ощущала спиной складки горячей простыни.
Итак, пушка. Огромная, ржавая, она наклонно торчит, нависая над водой.
Вероятно, когда-то это был не пруд, а ее ложе, в которое она пряталась
после ратной работы. Может, это и не пушка вовсе, а просто какая-то
труба… Теперь механизм забился землей и камнями. А мы соревновались —
кто выше заберется по темному шершавому стволу и прыгнет в воду…
Откуда это? А ведь можно повернуть голову еще дальше — и увидеть город!
Беспорядочное, на первый взгляд, скопление невысоких зданий с круглыми
крышами. Можно войти в него и побродить…
Едва лишь я попытался это сделать, все кончилось. Словно выдернули шнур из
розетки.
В эту ночь мне удалось уснуть с большим трудом.
ОТКРОВЕНИЯ
На следующий день я был на работе едва ли не раньше всех.
В эту ночь мне удалось уснуть с большим трудом.
ОТКРОВЕНИЯ
На следующий день я был на работе едва ли не раньше всех. О законном праве
на отдых после экспедиции нечего было и думать. Необходимо повидаться с
Петром, прежде чем нас начнут крутить аналитики.
Но, придя в кабинет, я час или полтора простоял у окна, не в силах
оторваться от воспоминаний о своих ночных видениях. Их стало значительно
больше, хотя по-прежнему они были непонятны и беспорядочны.
Я видел угловатые серебристые машины, что со свистом взлетали и садились
где-то на окраине города. Мелькали какие-то лица — то радостные, то
искаженные ужасом. Разливалось на горизонте море синего огня, закрывая
горную гряду. Разверзались трещины, в которые уходили целые улицы. Много
было и других непонятных и необъяснимых образов.
Я так и не смог себе ответить — что это было? Сны? Но сны после
пробуждения забываются и ускользают. А тут все наоборот — я стою у окна и
вспоминаю все новые и новые детали, подробности, лица, даже голоса.
Воспоминания? В моей жизни не было ничего этого, даже пруда с огромной
ржавой пушкой. Я хорошо помнил свое детство. В нем была старинная школа из
красного кирпича с залитыми водой подвалами. Была скамеечка во дворе, где
старшие ребята делились с нами, малышней, своими хулиганскими мыслями и
историями. Много чего я мог вспомнить, но не было в моем прошлом стальных
машин, уносящихся вдаль стремительными стаями. Не было огня, клубящегося
над горами.
В конце концов, до предела измотав себя размышлениями, я повернул ключ и
вышел из кабинета.
И почти немедленно был схвачен за рукав какой-то малознакомой особой из
Сектора классификаций. Оказалось, Гришаня проигнорировал правило о
протоколировании исследований и записи вчерашних событий на лугу не
существует. Теперь эксперты надеялись восстановить хоть что-то по нашим
рассказам. С одной лишь целью: сопоставить признаки и дать ответ — чем
было вчерашнее Нечто. Или зафиксировать его как вновь открытое Явление.
Интересно, как они его назовут. Мнемозавр? Или Гипнодок? Скорее всего
просто — Ершовский феномен. Как бы там ни было, меня это мало волнует.
Собственные проблемы куда важнее.
Я пообещал зайти, как освобожусь, и отправился искать Петра. Пользоваться
телефоном не хотелось — такие разговоры следует вести с глазу на глаз.
Дверь в Петькин кабинет оказалась заперта, я постучал. Мне открыли не
сразу. Мы встретились взглядами — и сразу все друг про друга поняли.
Поговорить нам, без сомнения, стоило.
— Выйдем на крышу? — предложил Петр. Вертолетная площадка была пуста.
Гигантская буква Н в белом круге блестела, как новая — позавчерашний дождь
смыл с нее всю пыль, а новая еще не залетела на высоту в шесть этажей. Мы
подошли к краю крыши, облокотились о перила. Очень удобно разговаривать на
краю крыши, если не хочется смотреть собеседнику в глаза. Всегда можно
сделать вид, что глядишь вниз, ведь там столько всего.
— Кто первый рассказывает? — проговорил Петя, словно предлагал выбирать
водящего в детской игре.
— Ты.
— Хорошо. Ну, что… До дома вчера добрался нормально. Лег спать. Начала
сниться какая-то ерунда, а потом…
— Какая ерунда? — прервал я его.
— Да ну… Полная чушь. Не хочу и рассказывать.
— Петя, это важно.
— Ну хорошо, хорошо, — он сделал мученическое. лицо и закатил глаза,
словно бы с трудом вспоминая. — Снилось, будто идем мы с тобой… или не с
тобой — не помню. Одним словом, идем по траве, по полю.
.. или не с
тобой — не помню. Одним словом, идем по траве, по полю. Впереди — деревня.
Красивая такая, домики уютные, крепенькие — как игрушки. Идем, а сзади
семенит какой-то… Мне почему-то показалось, японец. Маленький,
чернявенький, в белом халате. Бежит, хватает за руки, норовит что-то
сказать. Я отмахиваюсь, прибавляю шагу, а он не отстает. Наконец забегает
вперед, руки расставляет, и мы, так и быть, останавливаемся. И тут… Я не
очень понял, как это получилось… Он, этот японец, как будто бы берет за
край деревни — и отодвигает в сторону. Словно шторы отдернул,
представляешь? А там — за этими «шторами» — рычаги, пружины, шестеренки —
чего только нет! Ну… собственно, и все.
— М-да… — только и сказал я.
— Я же говорил — чушь, — виновато развел руками Петька. — Но это только
цветочки. Я после такого дела проснулся, минут пять провалялся,
удивленный, — и опять уснул. Самое-то жуткое утром началось. Помнишь, у