Здесь ничего не изменилось с той поры, как я самолично выбил из нее
кирпичи.
— Вставай, — проговорил Подорожник, коснувшись плеча Надежды, затем
обернулся ко мне: — Помоги.
Я подошел, попробовал приподнять девушку и поставить на ноги. Творилось
нечто странное, не похожее на обычный вывих — она была чуть жива. Я
предположил, что она не может прийти в себя после перехода, а болевой шок
усугубляет это.
— Ну идем… — я подхватил ее под спину. И тут моя рука наткнулась на
что-то твердое. Я похолодел.
— На свет ее, быстро! — хрипло крикнул я. Свет факела дернулся, Подорожник
выронил его. Мы придерживали девушку с обеих сторон и тащили, стараясь
быть осторожными. Надежда не шла, а просто висела на наших руках. Со
звоном упал на пол тесак Подорожника, он не стал его поднимать. Мы
вскарабкались по обломкам стены, внесли девушку в подвал разрушенной
усадьбы. Подорожник выбрался на улицу и принял Надежду на руки. Я вылез
вслед за ним.
В глаза ударило солнце. Оно было тусклым, осенним, но после черного
тоннеля едва не ослепило меня. Я на несколько секунд застыл, вдыхая запах
леса. Я ушел в него с головой. Затем услышал, как вдалеке работает
трактор…
— Ну, что стоишь?! — крикнул Подорожник. Я стряхнул оцепенение, перевел
взгляд на девушку, вместе мы осторожно перевернули ее на живот. Серая
ткань комбинезона оказалась испачкана кровью. В спине — под правой
лопаткой — сверкал растопыренный хвостик маленькой железной пчелки. Заряд
иглострела вошел между ребрами почти целиком, снаружи остался только
цветок оперения.
Я в замешательстве взглянул на Подорожника — и наткнулся на его
остекленевшие глаза. Девушка уже не шевелилась и ничего не говорила,
только грудь медленно вздымалась и опадала.
Девушка уже не шевелилась и ничего не говорила,
только грудь медленно вздымалась и опадала.
— Там дорога, — сказал я. — Ее нужно туда. быстро…
Мы несли ее по очереди, так осторожно, словно тело могло сломаться от
небольшого усилия. Сначала двигались по заросшей лесной дороге, потом
между деревьев. Наконец увидели серый изгиб асфальтового шоссе. Дорога
была пустая. Мы уложили Надежду на траве у обочины, я сорвал с себя куртку
и подсунул ей под голову. Ей ничем нельзя было помочь — любое лишнее
движение могло сделать только хуже.
— Давай вытащим эту штуку, — в отчаянии предложил Подорожник.
— Не вздумай. Даже не прикасайся. Он погладил девушку, затем скривился,
словно сам страдал от боли.
— Ничего, — ответил я, стремясь вернуть ему силу духа. — Нужно только
немного подождать.
Наконец мы услышали гул двигателя, и из-за поворота вырулил крутолобый
автобус. Подорожник весь подобрался, глядя на него. Автобус остановился,
водитель открыл дверь. Я увидел сквозь окна лица удивленных пассажиров.
— Кино снимаете, что ли? — хохотнул шофер, поглядев на нашу одежду.
— Какое еще, на хрен, кино?! — заорал я. — Давай сюда аптечку, бегом!
Шофер, изменившись в лице, выскочил из кабины с пластмассовым футляром. Я
оторвал защелку, вывалил содержимое аптечки на асфальт. Ничего полезного
там, конечно, не оказалось, только йод да пластырь. Мне нужно было хорошее
антишоковое средство, чтобы вывести Надежду из обморока.
— Дайте кто-нибудь нож! — крикнул я пассажирам, которые потихоньку
выползали из салона и окружали нас.
Мне протянули крошечный перочинный ножик с десятком лезвий. Я снял с пояса
девушки магнитную дубинку, передал ее погонщику. Затем вспорол ткань
комбинезона, осмотрел рану. Из нее продолжала сочиться кровь — стрелка
разворотила ткани, когда девушка еще сама двигалась. Я скатал ватный
тампон и начал обрабатывать края раны йодом, прекрасно понимая, что этим
Надежде не помочь.
У девушки уже не прощупывался пульс. Я попытался послушать дыхание — но
ничего не услышал.
Я обвел взглядом пассажиров. Они почему-то отводили глаза.
— Нужен врач! — сказал я. — Есть тут врач или нет? Среди них не могло быть
врача. Скорее всего нам попался деревенский автобус, перевозивший людей на
работу.
— Сколько до города? — спросил я у водителя.
— До поселка километров семь, там есть фельдшер, — поспешно ответил тот. —
А больница в Покровске, минут сорок добираться. Я оттуда и еду…
— Разворачиваемся, едем в Покровск, — произнес я так, что никто не посмел
возражать.
Я встряхнул оцепеневшего Подорожника и затолкал его в салон. Поднять
девушку мне помог какой-то усатый мужчина в очках, перемотанных пластырем.
Он что-то приговаривал вполголоса, успокаивал меня. Мы положили Надежду на
заднее сиденье, стряхнув на пол стопку пустых пыльных мешков.
Я взял ее за руку, надеясь уловить хотя бы слабые удары пульса. Но в
тряске и шуме мотора ничего нельзя было разобрать.
В автобусе Подорожник начал приходить в себя. Он гладил Надежде волосы,
руки, что-то шептал, наклоняясь. Иногда поворачивался ко мне и подолгу
смотрел.
Словно ждал от меня чуда. Я не выдерживал и отворачивался.
— Она моя жена, — сказал он наконец. — У меня никогда не было жены.
Я кивнул и крепко сжал его локоть. Самое главное сейчас — успокоить, дать
ему понять, что он не один. Хотя кто утешит меня?
Пассажиры иногда боязливо поглядывали на нас, но с расспросами и
соболезнованиями не лезли.
Погонщик посмотрел по сторонам.