боль, и наслаждение, и нежность, и ярость… И вот ты остаешься совершенно
один в пустоте. У тебя нет ничего. У тебя есть только душа. И ты думаешь,
что страх уходит — душе ведь нечего бояться, она свободна. Тебе ничто не
мешает. И вот тут начинается самое страшное. В тот момент, когда ты
осознаешь себя частицей вечности, свободной и счастливой в своем полете, —
в этот самый момент Прорва отнимает у тебя душу. И не остается ничего.
Ничего…
Толкователь распалился. Он даже привстал, нависнув над костром, как тень
из потустороннего мира. Пламя блестело в его глазах, и страшно было
обжечься.
— Прорва не выбирает себе жертву. Она не смотрит, хороший ты или плохой,
молодой или старый, больной или здоровый, злой или добрый, богатый или
бедный, отягощенный или блаженный. От нее не спрячешься ни высоко в горах,
ни в глубоких подземельях.
От нее не спрячешься ни высоко в горах,
ни в глубоких подземельях. Посланников Прорвы ведет сама судьба. А человек
не в силах управлять судьбой и даже знать ее. Посланники — наш вечный рок,
от которого эта земля не избавится, пока не искупит роковые ошибки…
— Раскудахтался! — пробормотал Свистун. Он поерзал на месте и начал
заворачиваться в тряпки, готовясь спать.
Доставший Звезды после этого замечания сразу как-то съежился и замолчал.
Просел, словно дырявый воздушный шарик. Видимо, просто выработал свой
речевой ресурс на этот вечер.
Я слушал его с большим удовольствием, но ясности не получил. Подобную речь
можно составить самому при определенном навыке. Не нужно знать больше, чем
другие, достаточно уметь плести из слов кружева.
— Ты получил ответ на свой вопрос. Безымянный? — спросил толкователь.
— Нет, — просто ответил я. Доставший Звезды лишь удрученно кивнул. Мы
помолчали. Подорожник поднялся и принес охапку веток, подкормить костер.
Он устал не меньше других, но не торопился спать, как Свистун и
Медвежатник. Мне подумалось, ему интересно слушать наш разговор.
— Из каких мест ты прибыл. Безымянный? — спросил толкователь. — Где
находится твоя страна? Как ты смог попасть к нам и остаться в живых?
— Первый раз вижу человека, которому это интересно, — ответил я.
— Иначе я не был бы Доставшим Звезды. В моем ремесле полезно задавать
странные вопросы.
Я вдруг почувствовал, что незачем скрывать правду. Вечер настроил меня на
такой лад, что захотелось все рассказать. А почему нет? Пусть слушают.
Пусть знают. Я ничем не наврежу себе, если расскажу про свой мир.
Но быстро пришло отрезвление. О чем я смогу поведать этим людям? О
железных повозках без лошадей? О ящиках со стеклянным боком, на котором
пляшут цветные картинки? О тоннах еды, которую вываливают на свалки,
потому что не успевают распродать?
Будет ли им это интересно, будет ли понятно? Если не поймут — значит, не
поверят. Нет смысла говорить.
И тогда мне в голову пришла другая мысль — настолько простая и ясная, что
я невольно улыбнулся. Я расскажу не про свой, а про их мир. Про то, каким
он был раньше и каким я видел его в своих снах наяву. Тем более что в
какой-то степени он был и моим тоже.
— Я жил в стране, где никто не боится Пылающей прорвы, — сказал я и затем
выдержал на всякий случаи паузу. Никто не оборвал меня и не обвинил во лжи.
— Я жил в великой и прекрасной стране, — тихо продолжил я. — Там всегда
хватает еды, потому что люди не боятся выходить на поля и возделывать их.
А если кто-то голоден, другой даст ему пищи и ничего не попросит взамен.
Мы умеем защитить себя от посланников Прорвы, хотя у нас нет ни одной
Холодной башни. У нас есть другие способы не подпустить к своим домам
смерть. Мы умеем сражаться с Прорвой и не считаем, что человек беспомощен
перед судьбой.
Я говорил, хотя и не очень верил себе. Одна моя половина жила в том мире,
о котором я рассказывал, а другая злобно шептала в ухо: это ложь, этого
нет, это в прошлом, это давно умерло…
— Люди, среди которых я вырос, сильно отличаются от вас, и вряд ли вы
поймете их жизнь. Они способны получать радость не только от еды или сна,
но и от красивой песни. И от любви другого человека…
Моя речь, наверно, смахивала на какое-то утопическое произведение, но я
продолжал говорить. Я не упускал ни одной детали, я вспомнил и свист
серебристых истребителей, и романтичные ночные праздники, и даже ржавую
пушку, с которой мы ныряли в пруд.
Костер покачнулся и рухнул, выпустив сноп искр.
Я замолчал на полуслове.
Хватит. Толкователь хмуро глядел на огоньки, бегающие по обугленным
поленьям, и качал головой. Ему не нравилось то, что я рассказал. Моя
история опровергала его версию строения Вселенной — версию запутанную и
прозрачную, как воздушный замок, но очень выгодную в его положении.
Свистун с Медвежатником опали. Я перевел взгляд на Подорожника. Он смотрел
в пустоту, на губах — обычная непонятная усмешка.
— Интересно, — проговорил он, — где находится эта твоя страна…
ПАМЯТНИК
— О чем вы там вчера болтали? — хмуро спросил Свистун, когда мы
остановились накормить лошадей.
— Ты разве не слышал?
— Слышал кое-что, только… ни черта не понял. Всю ночь потом всякая дурь
в голове гуляла.
— Значит, дурь и болтали…
Вокруг нас была густая высокая трава. Лошади буквально купались в ней и