ответ почти на любой вопрос или хотя бы хорошо обсудить свою проблему и
сделать верные выводы. А такая нужда у меня была нередко.
Потом он нашел, как лечить какую-то гормональную болезнь у одной из
Леркиных подруг, благодаря чему та похудела на тридцать килограммов и
вышла наконец замуж.
С той поры я твердо решил — Роман Петрович будет моим и только моим
агентом.
…Я приехал к нему на обычном троллейбусе. Время было послеобеденное, мне
зверски хотелось есть. Но я был так поглощен собой, что не удосужился
зайти даже в столовую. Роман Петрович открыл дверь и, как всегда, тепло
улыбнулся. Поздоровался, пригласил в дом.
Я вошел. В нос сразу ударила смесь запахов лекарств, химических
препаратов, растворителя, каких-то сухих трав, прокисших настоев и еще бог
знает чего. Эти ароматы не выветриваются отсюда никогда. У Романа
Петровича очень чистая, уютная, ухоженная квартирка. Но есть в ней одно
грязное отвратительное место — кухня. Таков же и сам Роман Петрович. На
фоне всех его прекрасных черт выделяется качество, с которым трудно
смириться.
Роман Петрович — полинаркоман.
Как он сам считает, вся та дрянь, что он достает, варит, нюхает, глотает и
колет — единственный смысл его жизни. Так как лишь наркотики дают ему силу
видеть мир Настоящим зрением. «Настоящее зрение» — его собственный термин.
Он открыл его у себя только после сорока лет.
Свою кухню Роман Петрович превратил в лабораторию. Там он варит маковую
соломку, выращивает кристаллы, пропитывает сигареты, осаждает свои
пакостные порошки. Там всегда грязь и вонь, почерневшие алюминиевые
тарелки, закопченные кастрюли, покрытые черным налетом черпаки, липкие
столы и подоконники.
Если бы у меня был сын и я задался целью заранее отвадить его от
наркотиков, я привел бы его сюда. Здесь все становится понятным без слов.
Не знаю, что будет с Романом Петровичем дальше. Уже сейчас ему трудно
скрывать дрожь в пальцах, мгновенные, но нередкие помутнения рассудка,
рассеянность, сонливость. Я удивляюсь, почему только теперь стал замечать
это, ведь, по моим прикидкам. Роман Петрович живет «под кайфом» уже
семнадцать лет.
— Роман Петрович, мне нужна ваша помощь, — сказал я, едва переступив порог.
Он посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом.
— Что ж, — он пожал плечами. — Я уже заинтригован.
— Почему? Разве раньше я не приходил за помощью?
— Раньше? Это другое дело. Раньше, Олег, вы обращались ко мне как к
товарищу. А сейчас, я вижу, вы в смятении и ждете от меня помощи совсем
другого рода. Не исключено, даже покровительства.
Не исключено, даже покровительства. Я прав?
— Еще не знаю.
— Присаживайтесь. Что случилось?
Я опустился на краешек кресла, собрался с мыслями. Они путались, наползали
одна на другую и все больше походили на банальности из плохого романа:
«помогите себя понять», «как выбраться» и так далее. Я решил оставить
эмоции при себе и держаться официально.
— Роман Петрович, вы знаете, где я работаю. Вчера я и двое моих товарищей
приняли участие в экспедиции в зону ранее неизученного природного явления,
— тихо проговорил я. Мой собеседник спокойно кивнул. — Мы подверглись,
судя по всему, какому-то психологическому удару. Один из нас после этого
даже покончил с собой. У него, кстати… Он был такой, как вы, Роман
Петрович. С нами же стали происходить странные вещи. Моего товарища
посещают видения остаточной памяти. Он знает то, что видели и испытали его
предки. Я тоже вижу некие картины, но такие, которых не было ни в моей
жизни, ни в жизни моих предков. Уверен в этом. Я вспоминаю… или просто
вижу какой-то другой мир. И знаете… Мне кажется, я не чужой там.
Я замолчал, речь выходила довольно путаной.
— Что-нибудь еще? — поинтересовался Роман Петрович.
— Не знаю… наверно, это все. Вы можете увидеть то, что недоступно ни
одному медицинскому прибору. Завтра нас, оставшихся в живых, начнут
изучать и тестировать. Каков бы ни был результат, мне вряд ли скажут
правду. Поэтому я хочу понять сам, что же со мной происходит. Я надеюсь,
вы мне поможете.
— Это интересно, Олег. Очень хочу вас посмотреть. Ну а если я не смогу
ничего увидеть? Просто боюсь вас разочаровать.
— Бояться нужно мне, а не вам. Не удивлюсь, если вы скажете, что я просто
рехнулся.
— Не думаю, Олег. Что ж, я готов вас посмотреть. Это будет не очень
приятная процедура. Вы сами-то уже настроились?
— Конечно, я за этим и пришел, — по правде, я чувствовал себя перепуганным
школьником в кабинете у стоматолога.
— Заодно испытаю новую композицию. Очень, знаете ли, сильная штука.
Возможно, как раз она-то нам и поможет.
Я терпеть не мог, когда этот уважаемый мною человек начинал расхваливать
свои поганые снадобья. Но не стал ничего говорить, даже не нахмурился.
Спорить было глупо.
Старик ушел на кухню, позвенел там склянками, пошуршал бумажными пакетами.
Он вернулся, бережно неся в руках потускневший мельхиоровый подносик. На
нем были с величайшей аккуратностью разложены стеклянные трубочки, чистые
тампоны, баночки, флаконы и еще какие-то неизвестные мне средства и
приспособления, с помощью которых Роман Петрович вызывал в себе
сверхчеловеческую способность видеть.
— Успокойтесь, Олег, — сказал он, колдуя над подносом. — Успокойтесь и