— Да нет, не надоела, но… Петя, я не вижу цели. Мы с тобой служим
огромной и непостижимой организации. Сектор биологии. Сектор геофизики.
Сектор человека. Сектор атмосферы — и везде работают люди, много людей,
каждый что-то делает, для чего-то нужен. В одном только Секторе информации
пятьдесят человек листают газеты и слушают радиопереговоры… А что в
итоге? Вся эта людская масса напрягает мозги, мотается по стране и миру,
иногда даже рискует жизнью только для того, чтобы найти Явление — и тут же
его засекретить.
— Но… Так положено. Вообще, я об этом никогда не думал.
— Еще бы… Директор умеет внушить, что мы все делаем правильно, абсолютно
правильно. У него под рукой всегда десяток аргументов нашей необходимости
и незаменимости. Послушаешь его — и хочется памятник себе поставить. А
если разобраться, от тебя лично, Петя, была хоть раз людям конкретная
польза?
— Ну, ты скажешь тоже, — фыркнул Петр. — А ну вспомни хотя бы Блуждающую
линзу, которая жгла тайгу под Новосибирском.
— Как же, помню. Нашли ее метеорологи, уничтожили ракетчики. А мы что
сделали?
— Как?! Мы ее со всех сторон изучили и дали рекомендации всем этим
ракетчикам…
— И что? Кто-то узнал, чем на самом деле была эта Линза?
— А зачем? Ну хорошо. А вот вспомни еще…
— Не нужно, Петя. Я тоже знаю кучу положительных примеров. Но все равно,
наша главная цель — прятать и закрывать. И только этому мы посвящаем жизнь.
Петр удивленно посмотрел на меня. Он даже приподнялся, чтоб лучше меня
видеть.
— Олег… Неужели тебе совсем не нравится такая работа?
— Нравится. Как такая работа может не нравиться? Но, понимаешь… Выхода
из нее нет. Зачем работаю — не знаю. Зачем живу… Семьи у меня нет, сам
знаешь. И ничего у меня нет.
— Э-э-э… — понимающе протянул Петя. — Масштабно ты стал мыслить. Сдается
мне, Олежек, ты должен пообщаться с нашим психологом.
— Скорей уж с психиатром. Да что толку? Поговорит он со мной, вникнет, а
после вернется к своим детям, к своим диссертациям. А я останусь, где был.
Было видно, что Петя от чистой души мне сочувствует и силится что-то
посоветовать. Да только не мог он мне помочь, при всем своем желании и
доброте. Потому что нельзя вот так, на ходу, придумать, как изменить жизнь.
Я так и не узнал, какая спасительная мысль зрела в его голове, потому что
в следующую секунду мы услышали душераздирающий крик внештатника.
Мы вскочили. Гришаня несся к нам со всех ног, подпрыгивая и оборачиваясь.
Позади дымился костер.
Мы с Петькой, не сговариваясь, бросились ему навстречу.
— Оно шевелится! Оно оживает! — голосил Гришаня, хватаясь за нас.
Мы не знали, что делать — спасаться или успокаивать нашего товарища,
которому от переутомления что-то показалось.
— Вы мне не верите! — вопил Гришаня. — Идите, смотрите сами, там земля
шевелится в трех местах, и трава, и кочки!
— Успокойся, Гришаня, сейчас все проверим, — я попытался перекричать его.
Но тут Петр судорожно схватил меня за руку.
— Смотри!
Я обернулся. В центре луга, там, где только что копался со своими
склянками внештатник, поднималась земля. Она вспухала большим
подрагивающим пузырем, и головешки костра сыпались с него, разбрасывая
искры и клубы пепла.
Мы, все трое, оцепенели. Конечно, по всем правилам и инструкциям нам
следовало сейчас же прыгать в машину и рвать когти, но… Ни одна
инструкция почему-то не напомнила о себе.
Смотреть на оживающую землю было жутко. Но и оторваться невозможно. Холм
уже достиг размера легкового автомобиля и начал растрескиваться, а мы
по-прежнему не могли стронуться с места. Даже внештатник замолк… Это
необходимо было увидеть — сейчас, а не в записи и не в виде компьютерной
модели.
И вдруг произошел прорыв. Один миг — и все изменилось. За этот миг я
ничего не успел толком рассмотреть. Показалось, что назревающий земляной
волдырь лопнул — и из него вырвалось темное мутное пятно или облако
размером с самолет-» кукурузник», а из десятка мест вокруг — другие, очень
похожие комки мути, размером поменьше, но соединенные с центром путаницей
каких-то жил или кишок, и все это невообразимое сооружение рвануло в небо,
бросив на нас вал земли и камней.
Запомнилось еще, как мозг пронзила тысяча молний и как жалобно вскрикнул
Гришаня, прежде чем наступила тьма…
ПРОБЛЕСК
Побейте его по щекам. Обычно помогает… Я понял, что побить собираются
меня. И рефлекторно выставил вперед руки, защищая лицо. Лишь потом открыл
глаза.
— Очнулся, — сказал молодой худощавый доктор. И ушел из поля зрения,
прошуршав голубым одноразовым халатом.
Надо мной колыхалось полотно палатки. Снаружи доносились голоса, звуки
работающих машин, хриплый клекот радиопереговоров.
— Не вставайте, пожалуйста, — прозвучал женский голос. Я скосил глаза и
увидел медсестру с изготовленным к работе шприцем. Не успел я и глазом
моргнуть, как она воткнула иглу прямо мне в пятку. Мне еще ни разу не
делали уколы в пятку. Я и представить себе не мог, что это так больно.
— Голова не болит?
Я не знал, что ответить. Болела только пятка, в которой побывала стальная
колючка, а с головой происходили какие-то иные процессы, которые не
укладывались в простое понятие «болит — не болит».
— Можно, я встану?