пустила ее смотреть кино вместе с братьями? Да потому, что ты всю жизнь считала себя необыкновенной, непохожей на других, и пытаешься Катю
вырастить такой же. Не место ей рядом с рядовыми мальчишками, да? Она — особенная, и жизнь у нее будет особенная, и женится на ней не обычный
мужик, а прекрасный принц, которого она непременно дождется, если будет холить и лелеять свою необыкновенность. Ты-то своего принца дождалась.
Хочешь, чтобы и Катя такую же жизнь прожила? И все это не имеет никакого отношения ни к твоей маленькой пенсии, ни к заработкам Вадима. Это
имеет отношение только к одному — к уму и совести, которых ни у тебя, ни у твоей дочери нет и никогда не было. Я все сказала. Теперь я готова
выслушать тебя.
— Иринка, мне кажется, ты неправа, — тихо проговорила, наконец, Наташа. — То, что ты говоришь, жестоко и несправедливо.
— Нет, я права. Может быть, то, я что сказала, и жестоко, но уж точно — справедливо.
— Зачем ты так? Люся — моя сестра, Катюша — племянница, и мне совсем нетрудно за ними ухаживать, все равно ведь я готовлю на всю семью.
Какая разница, на шесть человек я сварю обед или на восемь?
— Ты сваришь обед, — подхватила Ира. — Вот именно. Ты. А почему, позволь спросить, не она, не Люся? Ты работаешь, она сидит дома и
ничего не делает. Почему ты моешь полы, а не Катя? Она что, хрустальная?
— Мама пишет книгу, — возмутилась Катя. — Почему вы говорите, что она сидит и ничего не делает? Она работает над рукописью.
— Наташа тоже работает. Так объясни мне, милое дитя, чем твоя мама лучше своей младшей сестры. Почему твоя мама имеет право работать на
рукописью и больше ничего не делать, а Наташа такого права не имеет. Почему? И потом, если ты с таким уважением относишься к труду своей мамы,
то возьми ее обязанности на себя. Ходи с магазин, убирай квартиру, готовь еду. Что ты на меня смотришь с таким священным ужасом? Тебе такой
простой вариант в голову не приходил?
— Ну хватит, Ириша, — мягко произнесла Наташа. — Давай не будем портить друг другу настроение. Берите торт. Кому наливать чай? Кому
кофе?
— Ладно, я заткнусь, — легко согласилась Ира. — А тебе, Катерина, задание: к моему следующему приходу разработай систему аргументов в
пользу того, что ни ты, ни твоя мама не должны заниматься хозяйством. Приду — проверю.
Десерт поедали в гробовом молчании. Выпив чай и съев по два куска торта, Люся и Катя молча поднялись и вышли.
— А почему Люсенька так быстро ушла? — испуганно спросила Галина Васильевна, которая ничего из сказанного не расслышала и приняла
скандал за оживленную беседу.
— А почему Люсенька так быстро ушла? — испуганно спросила Галина Васильевна, которая ничего из сказанного не расслышала и приняла
скандал за оживленную беседу.
Наташа наклонилась к матери и громко сказала прямо ей в ухо:
— Люсе нужно поработать над рукописью, а Катя должна делать уроки. Положить тебе еще кусочек торта?
Старушка согласно закивала и принялась, роняя крошки, жевать мягкий торт беззубым ртом.
Потом Ира вместе с Наташей отправилась на кухню мыть посуду.
— Ирка, зачем ты все это затеяла? — с тоской спросила Наташа. — Чего ты добивалась? Чтобы все перессорились?
— Я не хотела, чтобы все ссорились, я только хотела, чтобы эта курица поняла всю нелепость ситуации и всю постыдность своего поведения.
Если никто из вас не может ей сказать правду в глаза, то я должна была это сделать.
— Зачем? — снова повторила Наташа. — Что от этого изменится? Неужели ты действительно думаешь, что от твоих нравоучений в Люсе хоть
что-то дрогнет? Ей пятьдесят семь лет, она уже не станет другой, и по-другому думать не начнет, и по-другому чувствовать не будет. Она только
обозлится, и мы будем существовать в атмосфере перманентного конфликта. Я, например, к этому совершенно не стремлюсь. Мне конфликтов на работе
хватает.
— Значит, пусть она думает, что тебя все устраивает? Пусть позволяет тебе горбатиться, обихаживая ее и Катьку, и считает, что это
нормально, что так и должно быть? — кипятилась Ира.
— Иришенька, милая, ты пойми, Люся — моя сестра. Ее дочка — моя родная племянница. Они мне не чужие. Мне не трудно приготовить для них,
и постирать, и погладить. Они приехали ко мне, потому что у них никого больше нет на этом свете. Они совсем одни. И не могу я с ними считаться,
кто сколько раз не помыл за собой посуду или не подмел пол. Мы — одна семья. Я трезвый человек, я понимаю, что Люся все равно не будет мне
помогать, и Катюшка ничего по дому делать не будет. Добиваться этого — только зря шишки на собственном лбу набивать. Но до тех пор, пока я
молчала, все было тихо и спокойно. А теперь, после того, что ты тут сегодня учинила, обе они будут постоянно помнить, что их приютили из
милости, и содержат из милости, и кормят и одевают из милости. С каким сердцем они будут есть те пресловутые обеды, которые я им готовлю? Да им
же кусок в горло не полезет. Они-то думали, что все отлично, что всех все устраивает и все вокруг довольны и счастливы. И вдруг оказывается, что
я недовольна, что мой муж тоже недоволен. Они от нас зависимы, потому что мы их содержим. И они ничего не могут изменить, потому что не могут и