Вообще-то распространяться об этом не следует, просто Наташа как сознательная комсомолка, будущий член партии и будущий кинематографист достойна
того, чтобы об этом знать.
И как-то совершенно естественно оба пришли к выводу, что в противостоянии американской доктрине по разрушению самосознания советских
людей трудно переоценить роль искусства кино. А это означает, что к созданию кинофильмов ни в коем случае нельзя допускать людей идеологически
невыдержанных, морально неустойчивых, нравственно уродливых, обладающих дурным вкусом.
А дальше все было совсем просто. Наташа Казанцева не хочет больше участвовать в разнузданной жизни комсомольского актива. Она хочет
добросовестно учиться, стать хорошим кинодраматургом, вступить в ряды КПСС. И разумеется, можно избавить ее от выполнения тягостных обязанностей
по участию в коллективных пьянках. Она получит рекомендации в партию, и на парткомиссии ее не станут мучить вопросами, а на открытом
партсобрании никто не будет возражать против ее приема кандидатом в члены КПСС. Наташа же, в свою очередь, внесет посильную лепту в то, чтобы
очистить ряды студентов сценарного отделения ВГИКа от тех, кто может нанести непоправимый вред идейному воспитанию народных масс.
Разумеется, она согласилась. Она не видела ничего предосудительного в том, что предлагал ей Виктор Федорович Мащенко. Наташа Казанцева
искренне верила в коммунистические идеалы. Она родилась спустя всего десять лет после окончания войны, и на протяжении всего детства видела
людей, прошедших это адское пекло, разговаривала с ними, слушала их рассказы, трогала нежными детскими пальчиками шрамы, оставленные пулями и
осколками гранат. Это и ее отец, и мама, и их друзья, и друзья Бэллы Львовны, и сама Бэллочка, воевавшая вместе с мужем и похоронившая его
вскоре после войны. И разговоры о силе духа и потрясающей стойкости советских солдат и всего советского народа были для нее не пустым словом. А
то, что кино — важнейшее из искусств, так это еще Ленин сказал, всем известно, в каждом кинотеатре ленинские слова на видном месте помещены. И
разрушить нравственную целостность и идейную насыщенность советской морали легче и проще всего именно через кинематограф, это же очевидно.
А
то, что кино — важнейшее из искусств, так это еще Ленин сказал, всем известно, в каждом кинотеатре ленинские слова на видном месте помещены. И
разрушить нравственную целостность и идейную насыщенность советской морали легче и проще всего именно через кинематограф, это же очевидно. Если
Наташа Казанцева может сделать хоть что-то полезное, чтобы предупредить проникновение чуждых элементов в киноискусство, то она просто не имеет
морального права этого не сделать. И райкомовские инструкторы больше не будут смотреть на нее сальными глазами и предлагать выйти в другую
комнату, и ей не придется больше пить ненавистную водку, мешая ее то с шампанским, то с вином, и не придется просиживать часами в душных банях,
созерцая далеко не совершенные мужские и женские потные тела, слегка прикрытые полотенцами.
Она не стала доносчицей. Просто один раз в месяц встречалась с Виктором Федоровичем в ГУМе, они не спеша бродили вдоль прилавков и
вполголоса беседовали о самых разных вещах, как и в тот, самый первый, раз. Он был интересным собеседником, энциклопедически образованным, умел
излагать даже самые сложные вещи просто и понятно и спорить так, что Наташа не чувствовала себя глупой, темной и униженной. Легко и без нажима
он предоставлял ей возможность рассказывать о настроениях в среде сокурсников, о том, кто каким кино интересуется, какие образцы для подражания
выбирает для себя в западном кинематографе, какие идеи собирается вкладывать в свои будущие сценарии. Это совсем не было похоже на доносы или на
беседы агента с резидентом. Просто встретились случайно в крупнейшем универмаге города профессор и студентка из одного вуза и разговорились на
профессиональные темы. Ни разу после такой встречи у Наташи не осталось неприятного осадка.
А потом отчислили за неуспеваемость и нарушения дисциплины Вальку Южакова. Еще и из комсомола исключили. Но Валька действительно
прогуливал занятия и несколько раз являлся в институт в нетрезвом виде. Собственно, для студентов это не было чем-то из ряда вон выходящим,
прогуливали все, кто — постоянно, кто — частенько, кто изредка. И пьянство было делом обычным. Просто не все попадались. Вальке не повезло, он
попался. Правда, за месяц до этого Наташа рассказывала Виктору Федоровичу о том, как Южаков распространялся на тему диссидентской подпольной
литературы и строил планы создания диссидентского кино, но «по-умному», чтобы ни один чиновник из министерства культуры ничего не мог
заподозрить, а все крамольные идеи читались бы между строк. Умный поймет, а дурак не заметит. У Вальки был какой-то хитрый канал доступа к
«самиздату», запрещенная литература у него не переводилась, и он периодически знакомил с ней своих приятелей-студентов. Об этом, Наташа,
конечно, не сказала профессору, это, по ее мнению, уж точно было бы похоже на донос. Но, наверное, Мащенко каким-то образом сам узнал.
В двадцать лет она вступила в партию, Виктор Федорович сдержал слово, и никаких препятствий Наташе не чинили, на парткомиссии обошлись