не смогла. — Всех распихала, девчонку свою — к чужим детям, мать родную — к посторонней старухе, зато себе, любимой, отдельную комнату
запланировала. У тебя стыд есть, Людмила? Совесть какая-нибудь, чувство приличия или что-нибудь в этом роде?
— У меня есть все, — Люся была по-прежнему невозмутимой.
У тебя стыд есть, Людмила? Совесть какая-нибудь, чувство приличия или что-нибудь в этом роде?
— У меня есть все, — Люся была по-прежнему невозмутимой. — Ты за меня не волнуйся. А за Наташу не заступайся, она, если захочет, сама за
себя постоит.
— Да в том-то и дело, что не постоит она за себя! Она тебе и слова не скажет. А ты этим нагло пользуешься, знаешь, что у нее характер
такой, что она тебя не оттолкнет и к известной матери не пошлет, вот и пользуешься самым бессовестным образом. Она даже не знает, что я тебе
сейчас звоню.
— Вот как? — в голосе Люси послышалось легкое удивление. Ну наконец-то, хоть какие-то эмоции появились! — Ты всегда была лгуньей, об
этом мне тоже прекрасно известно. Уверена, что Наташа после нашего разговора позвонила тебе и попросила воздействовать на меня. Я ее понимаю, у
нее язык не повернулся отказать в приюте родной матери, родной сестре, которая недавно овдовела, и родной племяннице, оставшейся сиротой, тем
более что мама там прописана. А отказать очень хотелось, вот она тебя и подослала. Только не выйдет ничего, так ей и передай. Я имею право на
эту жилплощадь, ни одна инстанция не сможет отказать мне в прописке.
— К твоему сведению, Наташа никак не могла позвонить мне и пожаловаться на тебя, потому что меня нет в Москве. Я только что ей позвонила
сама и с трудом уговорила поделиться, отчего у нее голос такой убитый. Если бы я не спросила, она бы и не сказала ничего.
— Вот как? Тебя нет в Москве? А где же ты? В своей уральской деревне?
— За границей. Отдыхаю на Средиземном море, — мстительно сказала Ира.
— Что ж, в таком случае ты тем более не можешь судить о том, почему нормальные люди хотят вернуться из Набережных Челнов в Москву. У
тебя теперь своя жизнь, и не пытайся повлиять на мою.
Краем глаза Ира заметила, что свекровь поднялась с диванчика и двигается в ее сторону. Даже простенькие пляжные тряпочки она носит с
аристократической элегантностью, как будто на ней не цветастая широкая длинная юбка и чудовищного апельсинового цвета майка, а по меньшей мере
вечернее платье со шлейфом. И на ногах не шлепанцы с двумя перепоночками, а хрустальные башмачки, которые в книжке исключительно по
недоразумению почему-то достались Золушке. На лице у Лизаветы нетерпеливое недоумение. Ну в самом деле, сколько можно болтать, заставляя ждать
остальных? Сказала же, что буквально на два слова, только насчет подарков уточнить, а сама разговаривает уже битых четверть часа! Долой Ирку
Маликову, быстренько возвращаемся в образ приличной дамочки Ирины Савенич, на лицо натягиваем приветливое и доброжелательное выражение, голос
можно пока оставить прежним, будем надеяться, что его не слышно.
— Спокойной ночи, Людмила Александровна, я вам еще позвоню, когда будет подходящее настроение.
И вешаем трубочку на глазах у приблизившейся свекрови. И с радостной миной выпархиваем из кабины.
— Все в порядке? — заботливо спрашивает Лизавета. — Почему так долго?
— Ой, Елизавета Петровна, вы не знаете мою соседку, — защебетала Ира, подхватывая свекровь под руку. — Такая скромная женщина, так
переживает каждый раз, когда ей дарят подарки! Сразу начала: да что ты, Ирочка, да ничего не нужно, да не трудись, не трать деньги, лучше себе
купи что-нибудь, нечего моих мальчиков баловать.
Еле уговорила!
Она не могла бы разумно объяснить, почему принялась отчаянно врать, вместо того, чтобы описать Лизавете ситуацию, как она есть,
поделиться своим негодованием в отношении Люси. Инстинктивно она чувствовала, что не нужно этого делать. Если ты так близко принимаешь к сердцу
жизнь своей соседки, настолько близко, что не стала ждать возвращения в Москву, а кинулась из-за границы звонить соседкиной сестре, чтобы
высказать ей все, что думаешь, то с этой соседкой у тебя, наверняка, отношения сердечные, доверительные и глубокие. Так почему же она не пришла
к тебе на свадьбу? Муж ее пришел, а сама она не смогла? И почему ты ничего о ней не рассказываешь, упоминаешь изредка, к слову, когда говоришь о
своем детстве, но даже по имени ее не называешь? И не звонишь ей? И не ездишь к ней в гости? Почему? Этих «почему» Ире совсем не хотелось,
поэтому она сочла за благо солгать и не вдаваться в подробности.
Последний вечер прошел восхитительно. Ира любила покупать подарки, а уж здесь-то, когда такой выбор сувениров и недорогого трикотажа,
для ее натуры просто раздолье! До одиннадцати вечера они ходили по магазинам, набирая для друзей и сослуживцев милые мелочи, потом уселись в
своем любимом кафе, Лизавета, как обычно, взяла себе капуччино, остальные — пиво. За соседним столом обосновалась компания — двое молодых людей
и две девушки, судя по бледному цвету кожи и долетавшим обрывкам разговора, приехавшие только вчера. «Счастливые, — подумала Ира, — у них
впереди две недели абсолютного, ничем не омрачаемого счастья, а они об этом, наверное, даже и не догадываются. Какие же они счастливые!»
Руслан
Он методично составил план, в который входили четыре основных пункта. Первый: проследить шаг за шагом всю жизнь Бахтина и постараться