часов.
Молодец, уложилась, все главное сказала, осталось еще шесть секунд.
— Борис Иванович, дорогой, если я сегодня жива, то только благодаря вам. Спасибо вам за все, что вы для меня сделали.
Огонек над камерой погас, Ира поняла, что ее лица больше нет на экране, теперь наступила очередь Руслана. Она внезапно снова начала
волноваться и вдруг осознала, что не понимает ни единого слова журналиста. Никак не может сосредоточиться и послушать его выступление, вместо
этого мысленно повторяет свои слова и проверяет, все ли сказала правильно.
— Я виноват перед вами, Борис Иванович. Хочу надеяться, что вы меня поймете и простите.
Это было единственное, что она сумела понять. Снова заговорила диктор, зачитала новости спорта и прогноз погоды. Все. Камеры выключены,
микрофоны сняты, можно уходить. Вокруг лица, изумленные, потрясенные, осуждающе-брезгливые. Самые разные. Но ни одного равнодушного.
— Мы повторим это в записи завтра в утреннем эфире, а предварительно дадим несколько анонсов, — сказал, прощаясь, кто-то из сотрудников
телевидения.
— Спасибо, — поблагодарила она и потащила Руслана к выходу. Скорее в больницу, к Бахтину. Он, наверное, уже знает о выступлении,
наверняка в этой больнице кто-то смотрел новости. Ему сразу скажут, и Борису Ивановичу должно стать полегче. Пусть знает, что с этого момента
никто не посмеет верить опубликованным в газете подозрениям и ложным обвинениям журналиста Нильского.
Моросил холодный дождь, неровный асфальт покрылся грязными лужами. Дорога до больницы заняла около двадцати минут, на протяжении которых
Руслан не проронил ни слова. Он избегал не только разговаривать с Ириной, но и смотреть на нее. Пока ехали, она достала из сумки мобильный
телефон, включила его, прослушала автоответчик. Всего два звонка, оба от Лизаветы. «Ирочка, что случилось? Немедленно позвони домой, мы
волнуемся.» Поколебавшись несколько секунд, Ира набрала московский номер. Не рискнув объясняться со свекровью, она позвонила Игорю сначала на
работу, потом, когда там никто не снял трубку, на мобильник.
— Ирка, что за фокусы? — недовольно спросил он, едва услышав ее голос. — Ты что, с любовником смылась?
— Нет, я по делу. Вернусь, как только смогу.
— Какие дела у тебя могут быть в Кемерове?
— Я все расскажу, когда приеду. Позвони родителям, скажи, что я объявилась и со мной все в порядке. Целую.
Игорь еще что-то возмущенно говорил, но она уже нажала кнопку и отсоединилась.
Здание больницы стояло в глубине огороженной забором территории, въезд на которую разрешался только санитарным машинам. Руслан остановил
«Жигули» на улице возле ворот рядом с белым «мерседесом».
— Между прочим, это машина Бахтина, — бросил он, запирая дверцу.
— Наверное, его молодая жена здесь.
Они пошли под дождем по выложенной плиткой дорожке, вдоль которой стояли горящие фонари. Время посещений больных давно закончилось,
врачи, кроме дежурных, разошлись по домам, да и погода к прогулкам не располагала. На всем пути от ворот до входа в корпус им не встретился ни
один человек.
Время посещений больных давно закончилось,
врачи, кроме дежурных, разошлись по домам, да и погода к прогулкам не располагала. На всем пути от ворот до входа в корпус им не встретился ни
один человек.
Ира издалека заметила одинокую женскую фигуру на освещенном крыльце. Туго перехваченный поясом плащ, поникшие плечи, мокрые, прилипшие к
голове волосы. Даже на расстоянии от женщины веяло такой безысходностью и печалью, что у Иры сердце сжалось. «Наверное, потеряла кого-то и
близких, — сочувственно подумала она, — и теперь не представляет, как идти домой, как рассказывать об этом, как дальше жить с этой болью.»
— Это жена Бахтина, — негромко произнес Руслан, когда они подошли ближе.
— Ты же говорил, он на молодой женился, — удивилась Ира.
— Это первая жена, Алла Григорьевна. Они уже лет десять как развелись.
Сделав еще несколько шагов, они поравнялись с женщиной, которая, казалось, их не замечала. Обеими руками прижимая к горлу широкие
лацканы плаща, она смотрела себе под ноги.
— Алла Григорьевна, — тихонько окликнул ее Руслан.
Та медленно подняла голову, в ее глазах стояли слезы.
— Вы кто? — почти равнодушно спросила она.
— Я Нильский, Руслан Нильский. Я как-то приходил к вам, помните?
— Помню. Сначала вы пришли ко мне, а потом написали этот пасквиль.
— Алла Григорьевна, я только что с телевидения. Я публично признал свою ошибку и извинился перед Борисом Ивановичем.
— Теперь все это уже не имеет значения. Борис умер. Час тому назад.
— Нет! — помимо воли вырвалось у Иры. — Не может быть… Мы же все объяснили, мы все рассказали, — залепетала она, — я хотела, чтобы Борис
Иванович знал, что больше никто не сможет говорить о нем… подозревать… Как же так? Почему?
— У смерти не спрашивают, почему она приходит. Она сама решает, когда и к кому являться, — медленно проговорила Алла Григорьевна. — А
вы, наверное, Ирина?
— Вы меня знаете?
— Я все знаю. Я была единственным человеком, кроме вас и Бориса, который все знал. Потому и не стала с ним разводиться, когда его
посадили. Ждала его. Преклонялась перед величием его жертвы. Впрочем, это неважно… Заберите меня отсюда, — вдруг попросила она жалобным голосом.