карандашом была написана цена. Повезло, что успела, ведь тележка опустела почти мгновенно. Теперь еще масла дождаться — и порядок. В такие
минуты Наташа с легким изумлением вспоминала свое детство, те времена, когда можно было в магазине попросить сто пятьдесят граммов сыра, который
тебе еще и порежут аккуратными тонкими, почти прозрачными ломтиками.
Помилуйте, да было ли такое? Ведь было, и сыр резали, и колбасу, и покупали
по чуть-чуть, только на сегодня, пока все свежее, а завтра приходили снова. Кажется, что все это осталось в какой-то другой жизни. Если сегодня
попросить продавца порезать сыр, он сначала наорет на тебя, а потом вызовет психиатрическую «неотложку» или милицию.
Заполучив в жестокой борьбе вожделенный кусок сливочного масла, Наташа бросила в корзинку две бутылки «можайского» молока, кефир и
ряженку и встала в очередь к кассе. Через полчаса, трясясь в вагоне метро, она поймала себя на том, что почти счастлива. Удалось успеть в
магазин до закрытия, удалось урвать сыр и масло — и она уже счастлива. Какие там высокие цели и благородные стремления, какая там борьба за
идеалы демократии и свободу слова! За последний час она даже не вспомнила ни разу о том, что являлась до недавнего времени народным депутатом
СССР, что помимо кино занималась еще и политикой. Семью бы накормить… Цели стали приземленными, стремления — сугубо бытовыми, и борется она в
эту минуту не за идеалы и свободы, а за свой домашний очаг. И как-то естественно вслед за этой мыслью пришла другая: какая разница, нравится ей
Валька Южаков или не нравится, никакого значения не имеет, как лично она, Наталья Воронова, к нему относится. Значение имеет только то, что его
предложение означает постоянную работу для ее команды, для молодых ребят, талантливых, но неустроенных. Что ж, завтра прямо с утра она позвонит
Южакову и скажет, что согласна.
С самого утра валил снег, он так и не прекратился к вечеру, и когда Наташа вышла из метро на «Смоленской», она вдруг увидела совершенно
белый город. Надо же, всего каких-нибудь полчаса назад она шла по Проспекту Мира и ничего этого не замечала! Видно, мысли о новом предложении
так поглотили ее, что она и вокруг не смотрела. А теперь, когда решение принято, у нее словно глаза открылись. Припаркованные у обочин машины
накрыты белыми снежными шапками, такие же шапки лежат на голых ветках деревьев, и тротуары, обычно грязноватые, тоже стали белыми. И люди…
Она свернула в переулок и лицом к лицу столкнулась с Бэллой Львовной.
— Ой, Бэллочка Львовна! Вы куда?
Та улыбнулась какой-то тихой, умиротворенной улыбкой.
— Гуляю. Смотрю на арбатские дома. Ты же знаешь, золотая моя, что я — фанатка Арбата. А в такую погоду, как сейчас, лучше всего
вспоминается прошлое. Настоящего-то не видно.
Она тихонько засмеялась своим мыслям и взяла Наташу под руку.
— Вот теперь я могу смотреть на дом и мысленно называть его «домом Хитрово», как он именовался при Пушкине, когда Александр Сергеевич
нанимал в нем квартиру. А рядом — «профессорский» дом. Ты помнишь, я рассказывала тебе? В нем жил Андрей Белый. А еще раньше — Николай
Васильевич Бугаев, основатель Московского математического общества. Марик очень любил этот дом, подолгу гулял вокруг него, стоял, на окна
смотрел. Он умел проникаться прошлым, умел чувствовать… И я частенько гуляю здесь и пытаюсь представить, о чем думал мой сын, когда смотрел на
этот дом. Наверное, он тогда еще мечтал стать великим математиком. Впрочем, не знаю…
Голос ее дрогнул, и Наташа вдруг остро ощутила боль старой женщины. Двадцать лет прошло с тех пор, как Марик уехал.
Двадцать лет прошло с тех пор, как Марик уехал. Двадцать лет Бэлла
Львовна не видела своего сына. И как бы она ни крепилась, как бы ни делала вид, что все в порядке, она все равно скучает по нему, тоскует,
вспоминает. Каждый день вспоминает. И каждый день заново выстраивает свое отношение к тому, что он уехал, расставшись с ней навсегда. Эта боль
от потери ребенка никогда не утихает, теперь Наташа знает точно.
Сумка с продуктами оттягивала руку, пальцы в тонких перчатках онемели, но Наташа молча терпела это неудобство. Пройдет еще немного
времени, год — от силы два, и примут закон о свободном выезде из страны и таком же свободном въезде, ведь если страна собирается идти по пути
демократии, она не может держать свой народ в железной клетке. Тогда, может быть, Бэллочка поедет в США повидаться с Мариком. Или Марик приедет
сюда навестить мать. Но пока рано об этом говорить. Бэллочка — человек не очень здоровый, да и возраст… Доживет ли она до этого закона?
— Пойдемте домой, Бэллочка Львовна, — негромко сказала она. — Вы замерзнете. Да и поздно уже, ужинать пора.
— Да, золотая моя, пойдем, — грустно вздохнула старая соседка.
Март промелькнул незаметно, наступил апрель, приведя с собой явственные приметы весны. Наташа с головой ушла в работу по формированию
своей телекомпании под названием «Голос». Уже запустили первый проект — еженедельную тридцатиминутную программу, в планах была еще ежедневная
пятиминутная программа, а если все пойдет удачно, то будут делать и большую часовую программу, которая выходит в эфир один раз в месяц. Наташа