неизвестно почему сопротивляется, да еще с таким видом, как будто ему предлагают что-то неприличное! Игорь видел, что Грека это задевает, и в
подпитии он может позволить себе не вполне дружественные высказывания.
— Моя жена, — Игорь миролюбиво улыбнулся и обнял сидящую рядом Ирину, — красавица без запросов, а машину мне предки подарили, и ты, Грек
Попандопуло, прекрасно об этом знаешь. Мне повезло, я живу на содержании у состоятельных родителей, поэтому имею возможность работать честно и
взяток не брать. Но ты прав, так, как мне, везет далеко не каждому.
— И не стыдно тебе? — продолжал читать мораль Жора. — Здоровый лоб, тридцать три года, а живешь на содержании у родителей. Христос в
этом возрасте уже все мыслимые муки принял…
— А Гайдар вообще в пятнадцать лет командовал полком, — со смехом подхватил Василий. — Кончай нудеть, Грек. Да, в наше время все
продаются и все покупаются, и ты, между прочим, тоже продался. Чего ж ты в ментовку не возвращаешься, если ты такой идейный? Иди, охраняй покой
рядовых граждан, а не богатея-банкира.
— Банкир тоже человек, — обиделся Жора. — Почему это его охранять не надо, а тебя — надо?
— Да всех надо, всех, успокойся ты. И банкиров, и депутатов, и бабок-пенсионерок, — подала тоненький, но властный голосок Леночка, до
этого тихонько шептавшаяся с Ирой о чем-то сугубо женском. — Жорик, ты стал слишком быстро пьянеть, выпили-то всего ничего, а ты уже околесицу
несешь. Стареешь, друг мой, теряешь квалификацию.
Игорь улыбнулся Леночке и подмигнул ей. Эта кроха всегда умела одной фразой повернуть разговор в принципиально другую сторону, да так,
что Жорка этого не замечал и послушно тащился по новой колее. Сейчас Грек начнет усиленно опровергать тезис о том, что он стареет, апеллировать
к мнению своей хорошенькой любовницы, и беседа плавно перейдет в область секса, потенции, СПИДа и прочих безопасных для самолюбия присутствующих
вещей. Когда тебе всего тридцать три, ты считаешь себя уже крупным знатоком в области секса, а тема потенции тебя интересует только в виде
анекдотов и баек о знакомых преклонного возраста.
Именно так все и получилось. Под новые порции шашлыка и красное грузинское вино (водку решили больше не пить, пока Грек не придет в
норму) обсудили качество порнофильмов, сошлись во мнении, что качество это оставляет желать много лучшего, поспорили о том, какие фильмы более
«забористые» — немецкие, шведские или голландские, рассказали десятка полтора анекдотов, достаточно остроумных, чтобы вызвать смех, и достаточно
деликатных, чтобы не смущать присутствующих дам.
— Смех смехом, а вообще-то потенция — штука серьезная, — сказал Василий. — Такие драмы из-за нее разыгрываются, даже представить
невозможно. Я недавно с таким делом столкнулся.
— Такие драмы из-за нее разыгрываются, даже представить
невозможно. Я недавно с таким делом столкнулся. Спорная квартира, владелец покончил с собой, на наследство претендуют дети от первого брака и
вторая жена, молодая красавица. Дети считают, что она должна быть лишена права наследования, потому что умышленно довела мужа до суицида. Жалобу
в прокуратуру накатали, добились возбуждения уголовного дела против мачехи по статье о доведении до самоубийства с корыстной целью. Якобы она
специально спровоцировала у мужа психогенную импотенцию, а потом задолбала попреками в мужской несостоятельности.
— Ни фига себе! — присвистнул Грек. — А как это можно умышленно спровоцировать импотенцию? Разве так бывает?
— Бывает, — с видом знатока заявил начитанный Василий. — Еще как бывает. Только доказать это невероятно трудно, даже если сам импотент
жив и может давать показания. А уж если он умер, то доказать ничего невозможно. Следователь, не будь дурак, ввязался в это дело, вместо того,
чтобы отказной материал сочинить. Молодой, видно, и сексуально озабоченный, ему жуть как интересно в чужих трусах покопаться. Короче, ввязался
он, начал весь круг знакомых покойного изучать, к себе вызывать и спрашивать, заметили ли они, что покойный находился в подавленном состоянии,
да с какого времени, да в связи с чем. Ну и докопался. Оказалось, что этот самоубийца подвергся в своем профессиональном кругу общественному
остракизму. Он был театральным критиком, автором монографий, профессором, членом всяких обществ, всегда в президиумах сидел, в общем — видная
личность. Каким-то образом просочилась информация о том, что он когда-то активно стучал на своих коллег, в том числе на театральных актеров и
режиссеров, которых из-за неблагонадежности не выпускали на зарубежные гастроли. Уж откуда эта информация приплыла — черт его знает, ничего
официального, но все сразу поверили, все тут же вспомнили, как сказали что-то резкое этому человеку, причем не антисоветское, а просто
неприятное в личном плане, а потом их почему-то не включали в состав труппы, выезжающей за границу. От него все отвернулись, руки ему никто не
подавал, а парочке его учеников-театроведов накидали на защите диссертаций черных шаров. От этого у него и импотенция наступила. Жена-молодуха
от него ушла. Он и повесился с горя. Так ведь что самое любопытное: как только следователь до всего этого докопался, дети явились в прокуратуру