теперь уже иностранца, что Марик — огромная и неотъемлемая часть ее детства и юности, что когда-то она ночами мечтала о том, как будет идти
рядом с ним по улице, и не по делам, а просто так, гулять и разговаривать. И что сегодня ее мечта, наконец, исполнится, пусть с огромным
опозданием, пусть тогда, когда это уже и не нужно, когда нет никакой любви, а просто теплое чувство, какое почти всегда остается по отношению к
людям, связанным с твоим детством. И погода тут не имеет ни малейшего значения.
И погода тут не имеет ни малейшего значения. Проще солгать, чем объяснять правду.
— Мне нужно съездить на Шаболовку, там сегодня снимает один режиссер, которого я уже два месяца не могу отловить. А Марик все равно
хотел бы проехаться по Москве. Совместим приятное с полезным. И Бэллочка не будет видеть, что мы специально уединяемся для разговора. Зачем ее
нервировать? — сказала Наташа спокойно, натягивая через голову теплый свитер.
Она хотела доехать до Лубянской площади на метро, но Марик предложил сесть в троллейбус и для начала проехать несколько остановок по
Садовому кольцу. Они устроились на задней площадке «букашки» — троллейбуса маршрута «Б». Марик крепко держался за поручень по обе стороны от
Наташи, и она вдруг почувствовала себя неловко. Словно он ее обнимает…
— Ну как ты, Туся? — спросил он, заглядывая ей в глаза. — Только правду говори, лозунги мне не нужны. Муж у тебя замечательный, дети
чудесные. Два высших образования, громкие фильмы, всенародное признание, слава. Программу твою я, правда, не видел, но мама говорит, что ты и в
этом деле оказалась на высоте. Можно ли из этого сделать вывод, что у тебя все в порядке?
— Можно, — твердо ответила Наташа.
— Значит, нельзя, — задумчиво усмехнулся Марик. — Тогда давай по порядку. Насколько я помню советские времена, подводники получали
фантастическую зарплату, около восьмисот рублей в месяц. Я не ошибся?
— Не ошибся. А если экипаж держит лодку, то на тридцать процентов больше. И что дальше?
— А дальше вопрос номер один: почему ты до сих пор живешь в коммуналке? Я хорошо помню цены тех лет, когда еще жил здесь. Зарплата
твоего мужа за полгода — это первый взнос на трехкомнатную кооперативную квартиру. Но ты, тем не менее, живешь все там же, в квартире с
соседями. Из этого следует, что у тебя есть проблемы. Какие?
— Никаких, — она пожала плечами и вымученно улыбнулась. Он что, не понимает? Или прикидывается? — Никаких проблем, все в полном порядке.
— Твой муж — игрок?
— Да бог с тобой, он играет только в шахматы. Даже в преферанс не умеет.
— Он пьет?
— Нет, с чего ты взял? Он пьет ровно столько же, сколько и я, поднимает рюмку только тогда, когда совершенно невозможно или неудобно
отказаться.
— Тогда вопрос номер два: куда ты девала деньги на протяжении стольких лет? Копила? На что?
Наташа внезапно разозлилась. Да что Марик, с ума сошел? О чем он говорит? Какие были зарплаты у подводников и сколько стоила
кооперативная квартира, он помнит, а все остальное, выходит, забыл? Ну ничего, она ему напомнит. Зажрался он в своей Америке, совершенно потерял
представление о том, как они тут живут. И как она живет.
— Как ты думаешь, — начала она ласковым голосом и с милой улыбкой, — сколько нужно денег, чтобы прокормить восемь человек? Мои родители,
я с двумя детьми, Бэлла Львовна, Иринка и ее бабушка Полина Михайловна, а до восемьдесят второго года еще и Нина, которая пропивала всю свою
зарплату, но кушать почему-то тоже хотела. Из этих восьмерых четверо получали только пенсию, а еще трое — я имею в виду детей — не зарабатывали
ничего.
Из этих восьмерых четверо получали только пенсию, а еще трое — я имею в виду детей — не зарабатывали
ничего. Их нужно накормить, одеть и обуть. Это как минимум, я уж не говорю о книгах, театрах, кино и прочих развлечениях. Им нужно было покупать
мебель, потому что старая вся разваливалась. И нужно было покупать хорошие телевизоры, цветные, с большим экраном, потому что в каждой комнате
были пожилые люди, у которых нет других развлечений, кроме как телик посмотреть. Пойдем дальше. Ты хотя бы примерно помнишь прилавки наших
магазинов? Так вот, после твоего отъезда с продуктами и с одеждой становилось все хуже и хуже. Для того, чтобы накормить такую семью, как у
меня, нужно было с утра до вечера мотаться по магазинам и стоять по два-три часа в очереди за мясом или колбасой. У меня этого времени не было,
я работала. Выход один: покупать продукты на рынке. Баснословно дорого, но зато быстро. Мясо, рыбу, овощи, фрукты, творог, сметану и покупала на
рынке. Не всегда, но чаще всего. Одежду и обувь — у спекулянтов. Я хотела хорошо выглядеть, разве это порицаемо? Я хотела, чтобы мои дети и,
кстати сказать, твоя дочь тоже, были хорошо одеты, добротно и красиво. Это что, преступление? Я полностью заново обставила кухню в нашей
коммунальной квартире, и не взяла ни копейки с других жильцов. Недавно я сделала ремонт в местах общего пользования, заменила сантехнику, и тоже
за свой счет. Я регулярно посылаю деньги в Набережные Челны, маме и Люсе. Про своего отца я не говорю, но когда сначала погибла Ниночка, а потом