отдела милиции в Камышове. В свои тридцать шесть лет он не только основательно расплылся, но и обрел некую важность и даже вальяжность, которые,
правда, легко слетали с его широкого лица, как только дело касалось не службы, а личных отношений.
— Здорово, здорово, — юношеским тенорком приговаривал он, обнимая Руслана и похлопывая его по спине. — Ты, говорят, статью какую-то
написал? Сам-то я не прочел, а вокруг все гудят, обсуждают твой успех.
— Да так, ерунда, — скромно потупился Руслан.
— Как же ерунда? — возмутился Дыбейко. — Ничего не ерунда, ты дурака-то не валяй. Такой журнал! Его, считай, в каждом доме читают. Ну а
с главным твои вопросом как, двигается дело? Или ты забросил это?
— Не забросил. Просто рано было. А теперь, я думаю, можно вплотную им заняться. Дядя Петя, у меня к вам вопрос… необычный немножко.
Можно?
— Валяй, — разрешил Петр Степанович.
— Вы не знаете, кто мой отец?
Широкое лицо Дыбейко не выразило не удивления, ни возмущения. Можно подумать, он всю жизнь только и ждал этого вопроса, уже и ответ
заранее приготовил. Но это, конечно же, было не так, просто Петр Степанович давно научился владеть собой и эмоций, даже самых невинных, наружу
не выплескивать. Единственной реакцией не неожиданный вопрос было всего лишь несколько секунд молчания.
— А мама твоя что говорит? — ответил он вопросом на вопрос.
— Ничего не говорит.
— Ясное дело. Тогда я по-другому спрошу: тебе сколько лет? Двадцать два?
— Точно.
— И что же ты, впервые за двадцать два года этим вопросом заинтересовался? Не верю. И не поверю никогда.
— Дядя Петя, ну какая разница, интересовался я этим раньше или нет? Важен результат: есть вопрос, ответ на который я хочу знать. Так вы
знаете, от кого меня мама родила или не знаете?
— Не знаю, — покачал головой Дыбейко, — вот ей-крест, не знаю. Но меня беспокоит твой внезапный интерес. Что случилось, Руслан? Почему
ты вдруг заговорил об этом? Мишкиного отца ты, как я помню, сам нашел, а своего и не пытался искать. Или пытался, но мне не говорил?
— Не пытался, — признался Руслан. — Я как Мишкина отца, Колотырина этого, увидел, так испугался, что мой может оказаться таким же или
еще хуже. На фига он мне сдался в таком случае? Ни мне отец, ни маме муж, только позор один и мучения.
— Резонно, — согласился Петр Степанович. — А теперь что же? Перестал бояться? Или как?
— А теперь я кое о чем подумал, кое-что прикинул и пришел к выводу, что если бы мой отец был вторым Колотыриным, то маму никогда не
выбрали бы парторгом и по работе в исполкоме не двигали бы. Получалось бы, что она двух детей пригуляла случайным образом неизвестно от кого.
Как же она может быть образцом моральной устойчивости?
— И это резонно, — снова кивнул Дыбейко. — И дальше что? Ты решил выяснить, кто этот большой начальник и не поможет ли он тебе в твоих
поисках?
Проницательность дяди Пети всегда удивляла Руслана. С виду эдакий увалень, поперек себя шире, кажется — не только живот, но и мозги
жиром обросли, ан нет, вглубь глядит и самую сердцевину дела видит. Руслану даже как-то не по себе стало.
— У меня, собственно, две идеи на этот счет, — несмело начал он.
Руслану даже как-то не по себе стало.
— У меня, собственно, две идеи на этот счет, — несмело начал он.
— Ну-ка, ну-ка, послушаем, — подбодрил его дядя Петя. — Да не мнись ты, говори, чего уж теперь стесняться.
Руслан и сам не ожидал, что вдруг так оробеет. Одно дело — думать, и совсем другое — произносить вслух. С грехом пополам он, запинаясь и
путаясь в словах, изложил Петру Степановичу суть. Если его отец действительно человек с положением и связями, то он может походатайствовать, где
нужно, чтобы Руслану дали возможность ознакомиться с уголовным делом об убийстве его брата. Или чтобы люди, которые что-то об этом знают,
поговорили с журналистом. Это первая идея. А вторая идея в том, что его отец — сам Бахтин, убийца Михаила Нильского. И как себя в этом случае
вести, он не очень хорошо понимает. Не обращаться же к нему с просьбой помочь выяснить, как все было на самом деле, все равно не скажет, а может
еще и головорезов своих на Руслана натравить, не посмотрит, что это его внебрачный сын. От такого подонка всего можно ожидать.
— Все сказал? — спросил Дыбейко, выслушав его.
— Пока все.
— Теперь я скажу, я ты меня послушай. От кого тебя Ольга Андреевна родила — мне неведомо, честное слово даю. Только сил на его поиски ты
не трать.
— Почему?
— А потому. Сам рассуди: двадцать два года ты на свете прожил, а этот человек не считал нужным открыто признаваться в своем отцовстве и
тебе помогать. Уж я не знаю, по каким причинам, но причины эти веские были. И если они продолжали быть вескими на протяжении двадцати двух лет,
то вряд ли на двадцать третьем году что-то изменилось. Шансов нет, Руслан. Даже если ты его вычислишь и найдешь, он ни за что не признается, а
доказать ты ничего не сможешь, если только по суду, да и то ни один суд за это дело не возьмется. Какой смысл? Ты уже совершеннолетний, алименты
на твое содержание взимать не нужно, так зачем суд будет время тратить на то, чтобы удовлетворить твое запоздалое любопытство? К тому же для