о ком плохо не подумает, пока ее буквально мордой в правду не ткнешь.
Вика будто мысли его прочла, тут же спросила:
— А на такси она не может доехать? Все-таки это эгоизм: заставлять мужа в два часа ночи везти ее со съемок. Она-то после сегодняшнего,
небось, отсыпаться будет до обеда, а тебе завтра рано на работу вставать.
— На себя посмотри, — Игорь даже не старался быть вежливым. — Если я от тебя прихожу в два часа ночи — это, по-твоему, нормально, а если
жену со съемок привезу — уже эгоизм?
— Сравнил, — фыркнула девушка. — Ради меня можно и пострадать, если бы я не была лучше твоей жены, ты бы сейчас здесь не лежал и не
урчал, как кот, обожравшийся сметаной. Кстати, она не догадывается?
— Она — нет. Предки догадываются, но пока молчат.
Вика села в постели, зябко передернула красивыми голыми плечами, натянула простыню.
— А что будет, когда они перестанут молчать?
— Что будет, что будет… Начнут мораль читать, плешь проедать. Жену против меня будут настраивать. Я — такой ужасный, безнравственный,
чудовищный, а она — святая. Они в ней души не чают. Ирочка то, Ирочка се… Как будто она им родная дочь, а я — пришлый зятек, к тому же не очень
удачный.
— Слушай, а чего ты с ними не разъедешься? — спросила Вика. — Живешь как под колпаком у Мюллера, за каждый шаг отчитываешься. Я давно
заметила, ты, когда домой спешишь, все больше о предках своих говоришь, что, мол, они ругаться будут. Жена у тебя и вправду святая, если ничего
не замечает, тебе с ней одной легко было бы. Зачем же мучится?
— Не хочет она разъезжаться, — нехотя объяснил Игорь.
— Кто не хочет? Твоя мама?
— Да нет, мама как раз не против, предки сколько раз предлагали разменять квартиру, а жена ни в какую не соглашается.
— Не может быть! Почему? Каждая нормальная женщина хочет разъехаться со свекровью и жить своим домом.
— Не может быть! Почему? Каждая нормальная женщина хочет разъехаться со свекровью и жить своим домом. Я, например, даже с родными
родителями жить не могу.
Игорь снова замолчал. Не пересказывать же молоденькой благополучной Вике, выросшей с мамой и папой, историю Ирины и все эти разговоры о
разъезде, неоднократно возникавшие и заканчивавшиеся неизменно одним и тем же: ее слезами.
— Пожалуйста, Елизавета Петровна, Виктор Федорович, не надо, — говорила она. — Я нашла свою семью, мне так хорошо с вами, я вас так
люблю. Вы мне родителей заменили, мне всю жизнь так этого не хватало.
Мать таяла, отец снисходительно улыбался, и тема размена квартиры временно забывалась, снова всплывая только тогда, когда Игорь
безобразно напивался, громко хамил жене, а потом Ирка просила у его родителей прощения за шум и беспокойство. Ей было неловко за него, она его
стеснялась, как будто такое поведение мужа — исключительно ее собственная вина. Нет, она точно святая.
Но Вика всего этого не поймет. Да и не нужно ей об этом знать, это его внутрисемейное дело, к которому временная (а он ни минуты не
сомневался, что роман с Викой скоро закончится) любовница не должна иметь никакого отношения.
— Сделай мне кофе, — попросил он, — а то за рулем усну.
Вика сползла с кровати, накинула изящный пеньюар, пару раз взмахнула щеткой, приглаживая растрепавшиеся волосы.
— Тебе сюда принести?
— Не нужно, я, пожалуй, тоже встану.
Он прошел в ванную, быстро принял душ, натянул светлые легкие брюки и рубашку с короткими рукавами. Все равно на работе приходится
переодеваться в форму, так что можно позволить себе ходить без пиджака и галстука. Он пригладил расческой влажные после душа волосы и удобно
уселся в кресле рядом с низким широким столиком. Вика принесла кофе и бутерброды. Прозрачный пеньюар распахивался при каждом движении, выставляя
на обозрение ее точеные формы, и Игорь любовался девушкой, не скрывая удовольствия.
— Ты красивая просто до ужаса, — восхищенно констатировал он.
— А твоя жена? Как у нее в смысле внешности?
Вика Ирину ни разу не видела, в тот день, когда Игорь познакомился с ней у Жоры Грека, жена была на съемках и поехать с ним за город не
смогла.
— Тоже красивая.
— Красивее меня? — недоверчиво прищурилась Вика.
Игорь задумчиво оглядел девушку, что-то прикидывая.
— Пожалуй, да. Вас нельзя сравнивать, вы совершенно разные. Ты — тонкая, стройная, хрупкая блондинка…
— А она — маленькая и толстая?
— Ну что ты, у нее рост метр восемьдесят. Как у манекенщицы.
— А фигура?
— Отличная у нее фигура. Только она крупная, статная. И брюнетка. Я же говорю, вы принадлежите к разным типам. И в своем типе вы обе
самые красивые. Удовлетворена?
Вика села по другую сторону столика, поднесла к губам чашку, сделала маленький глоточек и сморщилась.
— Горько. Что-то я с сахаром не угадала. Придется добавить.
Она бросила в свою чашку еще кусочек сахару, размешала маленькой ложечкой, снова попробовала.
— Вот так лучше. Слушай, а почему ты ей изменяешь, если она такая красавица?
— Красота тут не при чем, — усмехнулся Игорь. — Это инстинкт.
— Кобелиный?
— Можно и так назвать, если хочешь. У любого мужика в генах сидит желание перетрахать как можно большее количество женщин.
— Так уж и у любого? — не поверила Вика.
— Точно тебе говорю, на генном уровне — у любого. Просто многие умеют этот генетический зов не слышать, а если и слышат, то умеют с ним