квартиру для Люси и Катюши зарабатывать, нужно еще и кормить и одевать всех, кто соберется под этой крышей. Пенсии Вадима хватит только на
продукты для него самого. А всем остальным, вероятно, придется с голоду пухнуть.
А всем остальным, вероятно, придется с голоду пухнуть.
Через месяц, в конце осени, Вадим получил диплом налогового работника и начал муторную процедуру увольнения. Помимо двадцати окладов,
полагающихся ему как уволенному в связи с сокращением штатов, ему причитались еще невыплаченные ранее пайковые, а также денежная компенсация за
неиспользованное обмундирование. Суммы набежали огромные, Вадим умел носить форменную одежду на редкость аккуратно и давно уже не получал на
складе ни китель с брюками, ни рубашки с галстуками, ни головные уборы, ни верхнюю одежду, регулярно брал только обувь. А еще мелочи всякие
вроде погон, значков, носков, теплого белья, — их он тоже не брал, а ведь их выписывают, и они тоже денег стоят. Однако получить эти деньги
оказалось не так-то просто. Бухгалтера в отделениях продовольственного и вещевого снабжения все подсчитывали и выписывали бумажки, а финансисты
разводили руками и говорили:
— Денег нет. И когда будут — неизвестно.
Вадим каждый день звонил, а раз в три дня являлся лично, чтобы выслушать один и тот же ответ. Наконец кто-то из сослуживцев дал ему
совет:
— Ты, небось, в дверь стучишь, прежде чем войти к начфину? Дурак. Дверь надо ногой открывать.
— В смысле — вести себя по-хамски? — уточнил Вадим. — Я так не умею.
— При чем тут хамство? Ты открываешь дверь ногой просто потому, что тебе нечем постучать, у тебя руки заняты. Дошло?
Верить в это не хотелось, но пришлось. Заняв руки подношениями в виде дорогого спиртного, Вадим ввалился к финансисту, и дело
сдвинулось. Но все равно не так, как он предполагал. Ему ясно дали понять, что если он хочет получить полагающиеся ему денежные суммы, то должен
рассчитывать только на пятьдесят процентов от них. Иначе денег для него по-прежнему не будет до второго пришествия. Вот такой простой выбор: или
половину, или вообще ничего. Он согласился на половину.
Полностью рассчитавшись с Министерством обороны, Вадим окончательно встал за прилавок. За тот месяц, пока он еще учился и работал на
рынке только по выходным, финансовая ситуация стала более ясной. В удачный день действительно можно было заработать девяносто-сто долларов, но в
неудачный не продавалась ни одна вещь, и Вадим, получавший заранее оговоренную сумму с каждого проданного костюма, пиджака или куртки, не
зарабатывал, соответственно, ничего, за исключением трех долларов, которые хозяин в лице бывшего сослуживца Юрия платил в любом случае за выход
на работу. Таким образом, перспективы скорой покупки квартиры для сестры Люси выглядела уже не такой радужной, но и не безнадежной.
Вадим, склонный к основательности и методичности во всем, чем бы ни занимался, начал вести детальный учет проданных вещей по размерам,
цвету, фасону, по дням недели, декадам и месяцам.
— Я хочу, чтобы на моем прилавке лежало не то, что мне выдаст хозяин, а то, что будет пользоваться сегодня спросом у покупателей, —
объяснял он Наташе по вечерам, аккуратно заполняя собственноручно разработанные таблицы и схемы. — Какой смысл стоять за прилавком, если на нем
лежит то, что не пользуется спросом? Москвичи приходят на рынок в свой выходной день и покупают одно, а приезжие приходят тогда, когда бывают в
Москве, чаще всего это будние дни, и покупают они совсем другое.
Я должен уловить эту разницу, чтобы каждый день на моем прилавке лежало то, что
именно сегодня будет востребовано.
Наташа с уважением и трепетом относилась к его стараниям, но результат пока что был невыразительным: за полтора месяца ежедневной, без
выходных, торговли Вадиму удалось заработать восемьсот долларов. В масштабах зарплаты государственного служащего это были огромные деньги, но в
масштабах двухкомнатной квартиры, даже плохонькой и маленькой, — каплей в море.
— Что слышно от Людмилы Александровны? Когда она соизволит нас осчастливить?
— Она заканчивает оформление продажи квартиры, — объяснила Наташа. — Я сегодня с ней разговаривала, скорее всего, недели через две они
приедут.
— Какое счастье! — скептически фыркнул Вадим, но, увидев ее изменившееся лицо, тут же сменил тон. — Натка, не обращай внимания, это я
так шучу. Мы с тобой все решили и приступили к выполнению, так что долой эмоции.
Чем ближе подступало неизбежное событие, тем страшнее становилось Наташе. Ей не хотелось делиться своим настроением с мужем, он и без
того не в восторге от предстоящего уплотнения, и Наташа все чаще и чаще заходила к Бэлле Львовне специально для того, чтобы, как она выражалась,
«выговориться по проблеме».
— Бэллочка Львовна, я просто разум теряю от ужаса, — говорила она. — Ну как это так? Мама будет жить у вас, Катюша — с мальчиками. Не
по-человечески это. Но если я поселю маму в нашей с Вадимом комнате, он взбеленится. У него… потребность… ну, в общем, вы понимаете, о чем я…
потребность очень высокая, он без этого не желает обходиться, а как же мы будем заниматься любовью, если мама будет рядом спать?
— Золотая моя, в том, что твоя мама будет жить со мной, как раз ничего страшного нет. Две старушки — мы всегда найдем чем заняться и о