очередной надрез.
Ира кричала что было сил, но Михаилу звуковое сопровождение быстро надоело, он оторвал кусок ткани от ее рубашки-ковбойки и
засунул ей в рот вместо кляпа.
— Зря стараешься, — ласково приговаривал он, примериваясь ножом к очередному месту, где собирался сделать надрез, — тебя никто не
услышит. Здесь никого не бывает, глушь, безлюдье. И вообще, чего ты орешь? Тебе должно быть приятно, а ты визжишь как ненормальная.
В какой-то момент она потеряла сознание от боли, но ее мучителя это, по всей видимости, не устроило, потому что она очнулась от того,
что Михаил лил ей на лицо холодную воду из канистры.
— Ты чего? — недовольно говорил он. — Я еще не кончил, а ты уже в осадок выпадаешь. Рано, погоди, успеешь умереть, я тебе потом помогу.
А пока доставь мне удовольствие, я тебя резать буду, а ты будешь дергаться. Хорошо, что я водой запасся, как знал, что пригодится.
У нее темнело в глазах, из горла вырывались низкие хриплые звуки, она пыталась собраться с силами и сбросить его с себя, но ничего не
выходило, от острой боли она быстро слабела. И вдруг увидела совсем рядом с собой чьи-то ноги. Чья-то рука потянулась к ножу, лезвие которого
уже нацеливалось на новый участок ее тела, рядом с ключицей. Мгновение — и нож оказался в этой незнакомой руке, а потом в груди Михаила.
— Ах ты ж мразь, — с ненавистью произнес чей-то голос.
Над ней склонилось приятное лицо мужчины лет тридцати пяти. Он осторожно извлек кляп из ее рта.
— Ты как, жива?
У нее не было сил говорить, она только издала в ответ нечленораздельное бульканье. Мужчина легко, как пушинку, подхватил Иру на руки и
куда-то понес. В тот момент ей было совершенно все равно, кто ее несет и куда, она понимала, что хуже, чем только что было, уже не будет. Ее
принесли в деревянный дом, где знакомо пахло сушеными травами и грибами, точь-в-точь как у отцовой тетки в деревне. На протяжении двух дней Ира
то впадала в забытье, то приходила в себя и неизменно видела рядом того мужчину, который заботливо держал ее за руку. Сквозь болезненный туман
она чувствовала, как он чем-то промывает порезы, смазывает их, перебинтовывает. Боль в ранах то утихала, то становилась сильнее, ее лихорадило,
но через два дня Ира все-таки оклемалась.
— Меня зовут Борисом Ивановичем, — представился мужчина. — А тебя? И откуда ты тут взялась?
— Я — Ира из Москвы, — послушно ответила она и зачем-то добавила: — Ира Маликова.
— Ну а я, стало быть, Бахтин Борис Иванович. Давай, Ира из Москвы, выкладывай, как эта петрушка с тобой случилась.
Заливаясь слезами стыда и раскаяния, она без утайки все рассказала. Какой смысл врать человеку, который ради тебя на убийство пошел? А
может, тот парень не умер?
— Вы его убили? — робко спросила Ира, закончив свое повествование.
— К сожалению, да, — очень серьезно ответил Борис Иванович. — Пока ты спала, я сходил проверил. Он умер.
— Вас теперь в милицию заберут и в тюрьму посадят?
— Не обязательно. Может, все и обойдется. Но нам с тобой надо решить одну важную проблему. Если все сложится очень плохо, если меня
найдут и обвинят в убийстве, я должен буду как-то это объяснить.
Если все сложится очень плохо, если меня
найдут и обвинят в убийстве, я должен буду как-то это объяснить. Ведь согласись, странно, если окажется, что я ни с того ни с сего взял и убил
незнакомого человека, которого видел в первый раз в жизни. У меня будет два выхода: или сказать правду, или солгать. Если я скажу правду, к тебе
придут люди из милиции и заставят рассказывать, как ты отправилась в поход с ребятами, как поссорилась с ними, как этот парень, Михаил, тебя
подобрал на дороге, как ты согласилась с ним поехать, как вы вместе пили водку. И про все остальное тоже. Ну… ты понимаешь, о чем я. Ты будешь
это рассказывать много раз в присутствии разных мужчин. Кроме того, тебя отправят на медицинскую экспертизу и снова заставят все подробно
рассказывать, и будут задавать вопросы. А потом тебе придется все это повторять в суде, где уже будет не один следователь или эксперт, а много
людей. Судья, два народных заседателя, секретарь, представитель прокуратуры, адвокат, родственники убитого, их может оказаться много. Ну и я,
само собой, на скамье подсудимых. И опять снова-здорово, во всех деталях, как уложил на траву, как снял с тебя белье, как расстегнул брюки, как
спустил трусы и далее — везде. И при всем при том каждый, заметь себе, каждый из тех, с кем ты будешь иметь дело, обязательно начнет тебе
рассказывать, какая ты дрянь, как плохо ты себя ведешь в своем нежном возрасте, пьешь водку и соглашаешься на близость с совершенно незнакомым
человеком. И это в четырнадцать-то лет! Они из тебя всю душу вынут. И испортят тебе всю оставшуюся жизнь, потому что вынесут все подробности из
зала суда и будут рассказывать о них на каждом углу. И называть твое имя и фамилию. Тебе до самой смерти придется нести на себе это клеймо.
Нравится?
— Нет. А какой второй вариант?
— Если меня привлекут за это убийство, я скажу, что познакомился с Михаилом случайно, шел мимо, он вышел из машины, начал ко мне
приставать, потому что был сильно пьян, а он ведь и в самом деле был пьян. Разгорелась ссора. Михаил достал нож, собрался меня ударить, но я как