в первый понедельник мая, начинается телевизионный показ сериала «Соседи», рассчитанный ровно на четыре недели — по пять серий в неделю, по
будням, в прайм-тайм, в самое удобное время. Скоро придет Иринка, она так волнуется, что боится смотреть фильм дома, ей отчего-то спокойнее,
если рядом будет Наташа. Вот глупышка! Хотя Наташа и сама нервничает. Она сто раз видела каждую серию и в черновой сборке, а на мастер-кассете,
но одно дело, когда смотришь одна или в узком кругу членов съемочной группы, и совсем другое — когда одновременно с тобой это видят миллионы
телезрителей. Точно такое же волнение, близкое к панике, охватывало Наташу и тогда, когда по телевидению показывали ее документальные фильмы, и
каждый раз она пыталась найти рациональное объяснение, понять, в чем же разница между индивидуальным просмотром и телепоказом. Но так и не
поняла. Просто чувствовала, что разница есть, и огромная. И каждый раз волновалась почти до обморока.
Наташа бесцельно бродила по пустой квартире, не находя в себе сил заняться чем-нибудь полезным, и то и дело поглядывала на часы. До
начала показа — два часа. Скоро придет Андрей. Потом Иринка. Или сначала Иринка, а потом Андрей? Господи, да какая разница-то? Надо будет
сходить за Бэллочкой, пусть посмотрит фильм вместе с ними, тем более Андрей денег на технику не пожалел, телевизор у них в гостиной — целый
домашний кинотеатр, большой плоский экран на стене висит, и краски на нем яркие, сочные. Надо бы, конечно, Люсю с Катей пригласить, хоть и не
хочется смотреть на их постные брюзгливые физиономии, но и не пригласить нельзя, не по-родственному как-то.
Она уселась на широкий подоконник, оперлась спиной о стену и стала смотреть на улицу. Вот появился темно-красный «фордэскорт» — это
Иринка. Добилась-таки своего, на полученные за съемки деньги купила машину, правда, сильно немолодую, с большим пробегом, но зато именно такой
марки, какой хотела. Глядя на Иринку из окна, Наташа невольно любовалась ею. Эта красивая молодая женщина — результат многолетних Наташиных
трудов, изнурительных, политых потом и слезами. Сколько же всего пришлось вынести, прежде чем из взбалмошной пьянчужки и шлюхи Ирки Маликовой
получилась актриса Ирина Савенич!
Наташа распахнула дверь, не дожидаясь звонка. Иринка влетела в квартиру, за ней легким облачком пронесся тяжелый сладкий запах духов.
— Натулечка! Ты как?
— Я нормально, а что? — недоуменно спросила Наташа.
— Ой, а я — в грязь! В хлам! Еле доехала до тебя, даже удивительно, что ни в кого не врезалась.
От страха ничего не соображаю.
— Да успокойся ты ради бога, все будет хорошо.
— А вдруг плохо? Вдруг я совсем бездарная? Надо мной вся страна будет смеяться.
— Ириша, если бы было плохо, я бы тебя не снимала. Заменила бы тебя другой актрисой. Пойдем кофе выпьем, а когда придет Андрюша — будем
ужинать.
— Тебе хорошо говорить, — ныла Ира, усаживаясь на кухне за большой деревянный стол, — на тебя никто смотреть не будет. На имя режиссера
и сценариста внимания почти никто не обращает, если фильм не получился. Если успех — тогда все знают, а если провал — режиссера никто и не
вспомнит. А актер — он на виду. Представляешь, меня будут узнавать на улице и говорить: это та бездарь, которая играла Зою в «Соседях» и весь
сериал испортила, и зачем только ее снимали? Небось, чья-нибудь любовница.
— Ну что ты выдумала? — мягко уговаривала ее Наташа, включая кофемолку. — Ты очень хорошо работала, твоя Зоя обязательно понравится
зрителям. Давай-ка, пока Андрея нет, расскажи, как ты живешь.
Они обе понимали, что имелось в виду. После того разговора в сентябре, во время съемок на натуре, Ира долго просила прощения у Наташи,
клялась, что на самом деле не думала того, о чем говорила, просто у нее от отчаяния разум помутился. Она совершенно не считает Наташу в чем-то
виноватой, ведь Наташа не только не просила ее выходить замуж за Игоря, а наоборот, всячески отговаривала. И Ира очень хорошо помнит, что Наташа
брала с нее слово немедленно уйти от мужа, как только ей встретится человек, которого она полюбит. Нет, Наташа ни в чем не виновата, и она, Ира,
даже представить не может, что это на нее тогда нашло. Бес, что ли, вселился и заставил произнести вслух отвратительные и несправедливые слова.
Иринка так искренне раскаивалась, так горячо просила прощения, а Наташа прислушивалась к себе и понимала, что виновата. Действительно виновата.
Когда-то давно, много лет назад она поступила дурно, некрасиво, и нет ей оправдания. Можно сколько угодно говорить себе о том, что она всей
душой поверила профессору Мащенко, что она была настоящей комсомолкой, свято верящей в идеалы коммунизма, что она искренне болела за повышение
роли кинематографа в коммунистическом воспитании. Да, все было так, она в тот момент не кривила душой. Но потом, став старше и мудрее,
научившись смотреть на мир не сквозь очки, стекла которых испещрены демагогическими лозунгами и призывами, а нормальными глазами, Наташа поняла,
что была обманута. Не только Виктором Федоровичем, а может быть, и вовсе не им, ведь профессор Мащенко был продуктом системы, таким же, как сама