Опять Наташка работает допоздна. В одной комнате спят мальчики,
в другой — Вадим, а ей, бедной, и приткнуться негде!
Не снимая куртки, Ира побежала на кухню.
— Ну как тебе не стыдно! — начала она без предисловий. — Почему ты сидишь здесь, а не у меня? Я же сто раз говорила: если тебе нужно
поработать — иди в мою комнату, не ютись здесь на табуретке, как курица на жердочке.
Наташа оторвалась от работы, выпрямила спину, взялась руками за поясницу. Ну конечно, у нее снова болит спина, да и как ей не болеть,
если у табуретки нет спинки, облокотиться не на что. Безобразие!
— Привет, — вполголоса сказала Наташа. — Как успехи? Купила свадебное платье?
— Не увиливай, пожалуйста, — сердито проговорила Ира, расстегивая куртку, — я тебя спросила, почему ты опять торчишь на кухне, когда
целая комната стоит свободная?
— Она не свободная, она твоя. Есть разница. И вообще, не кричи на меня, мне здесь очень удобно. И я привыкла.
— Почему ты не купишь себе компьютер? Я специально узнавала, сейчас можно купить подержанный компьютер долларов за восемьсот или за
тысячу, правда, не очень мощный, но тебе же никаких особых программ не нужно, только текстовый редактор. У тебя же есть деньги, Натуля, чего ты
жмешься? Там клавиатура такая тихая-тихая, будешь печатать у себя в комнате, Вадик и не услышит ничего.
— Я не могу сейчас тратиться на компьютер, деньги нужны для другого.
— Для чего? — испугалась Ира.
Неужели что-то случилось, кто-то заболел и нужно дорогостоящее лечение? Или Вадик разбил машину и нужно оплачивать ремонт?
— Хочу квартиру в порядок привести, ремонт сделать. У нас ведь только кухня более или менее приличная, а все остальное так обветшало,
сто лет не ремонтировалось. В ванную страшно зайти, а в туалет — просто стыдно. Надо что-то делать.
— Здрасьте! С чего это вдруг? Всю жизнь жили в этой квартире — и ничего, нормально, никто не умер ни от страха, ни от стыда. И еще
поживем. А компьютер для тебя важнее.
— Ты не понимаешь…
— Чего это я не понимаю? Ты хочешь сказать, что в декабре я выйду замуж и уеду отсюда, поэтому мне безразлично, в каком состоянии
квартира? Ты это хочешь сказать, да?
— Нет, я хочу сказать, что Марик приезжает.
— И что?
— Неудобно. Стыдно. Он там живет в собственном доме, в просторном, чистом, красивом. Он уже давно забыл, как мы тут существуем. Двадцать
один год прошел.
— Ничего, вспомнит, — фыркнула Ира. — Не развалится твой Марик, если посмотрит, в каких условиях существует его мать. Может, в нем
совесть проснется, и он Бэллу к себе заберет. Или квартиру ей здесь купит, он же богатый.
— Ира, ты не то говоришь, не то, не то…
В голосе Наташи сквозило страдание, в глазах стояли мука и боль, но Ира не могла понять, из-за чего соседка так переживает. Подумаешь,
Марик какой-то там приезжает! Ну и пусть себе приезжает.
Подумаешь,
Марик какой-то там приезжает! Ну и пусть себе приезжает. Он пробудет здесь всего две недели, так что теперь, из-за этих двух недель вся жизнь
должна кувырком пойти? Угрохать такие деньги на ремонт, чтобы пустить этому американцу недоделанному пыль в глазах, дескать, мы тут не хуже
других живем, не беднее прочих некоторых, а потом копейки считать и отказывать себе в жизненно необходимом. Ну и что толку от этого ремонта,
если через две недели пресловутый Марик уедет, а Наташе снова придется по вечерам корячиться со своей машинкой за неудобным кухонным столом на
неудобной табуретке?
— Почему это я говорю не то? — воинственно произнесла Ира, швыряя куртку и пакет с новым костюмом на стол Бэллы Львовны. — Вот объясни
мне, почему мы должны держать фасон перед этим Мариком? Он нам кто? Сват, брат? Может, начальник? Он — сын нашей соседки, который бог знает
когда свалил отсюда, подальше от совковых трудностей. Только и всего. Он нас, наверное, даже и не помнит. Ты еще девчонкой сопливой была, я
вообще только-только родилась, ни Вадика, ни тем более детей он и знать не знает. Небось, одну только Бэллочку и помнит из всей квартиры. И мы
ему никто, плевать он на нас хотел с высокой колокольни. А ты готова в лепешку расшибиться, чтобы ему, такому высокородному лорду-маркизу, было
приятно пописать в нашем сортире и не противно принять душ в нашей ванной. Вот хоть убей меня, Натуля, но я этого не понимаю. Не понимаю я тебя.
— Ну и ладно, — неожиданно согласилась Наташа, — не понимаешь — и не надо. Просто имей в виду, что я буду делать так, как считаю нужным
и правильным. И если ты с этим несогласна — это твоя проблема, а не моя. Ты все равно здесь жить не будешь.
— Ну и пожалуйста!
Ира надулась, но из кухни не ушла. Очень уж ей хотелось показать Наташе свою покупку, поделиться радостью по поводу такого удачного
решения проблемы обуви, рассказать о том, как боялась примерять костюм, и вместе посмеяться. Она ехала домой с таким хорошим настроением, и тут
вдруг неожиданная стычка с соседкой…
Наташа отвернулась и снова принялась стучать на машинке. Ира поскучала несколько минут, потом не выдержала.
— Может, костюм все-таки посмотришь? — деланно-равнодушным тоном спросила она.
— Конечно, — Наташа даже не обернулась, — иди переодевайся, я сейчас мысль закончу и приду.
Ира повесила в прихожей куртку, зашла к себе, надела костюм. Настроение снова поднялось, уж очень хороша она была в этом бледно-