чем поговорить. Болячки обсудим, телевизор посмотрим, почитаем друг другу вслух. Знаешь, в старину была прелестная традиция — домашние чтения.
Вот мы ее и возобновим. А вот то, что с твоими мальчиками будет жить девочка, это непорядок. Они хоть и двоюродные, но по сути совершенно чужие
друг другу, с тех пор, как мы похоронили твоего папу, Люся ни разу не приезжала в Москву и не привозила сюда свою дочку. А ведь ей уже
пятнадцать лет. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы она жила в одной комнате с твоими сыновьями.
— А где же ей жить?
— Пусть живет вместе со своей матерью в Ирочкиной комнате. Это будет справедливо.
— Да ну что вы, Бэллочка Львовна, — отмахивалась Наташа, — Люся ни за что не согласится, она хочет иметь отдельную комнату и жить одна.
Она, наверное, возьмется сочинять что-нибудь бессмертное и не захочет, чтобы ей мешали.
— Ты должна проявить твердость, — настойчиво повторяла Бэлла Львовна. — Один раз в жизни ты можешь отстоять свою позицию в отношениях с
сестрой или нет? Она не имеет права распоряжаться жизнью твоих сыновей. Это твои сыновья, Наташенька, золотая моя, и кто же защитит их интересы,
если не ты, мать? Кроме того, есть и интересы этой девушки, Катюши. Пятнадцать лет — это вполне солидный возраст, она уже не ребенок, не
девчонка, и каково ей будет жить в одном помещении с двумя мальчиками четырнадцати и тринадцати лет? Об этом должна была бы побеспокоиться ее
собственная мать, но твоя сестра, судя по всему, умеет беспокоиться только о себе самой.
— Ой, Бэлла Львовна, — Наташа вздыхала и хваталась за голову, — и что я ей скажу? Как я объясню это Люсе, если она сама не понимает?
— А ты ничего не объясняй, золотая моя, ты просто поставь ее перед фактом, — советовала соседка. — Открой дверь в Ирочкину комнату и
скажи спокойно и приветливо: «А вот здесь, Катюша, будете жить вы с мамой. Здесь как раз два спальных места. Надеюсь, вам здесь будет удобно.» И
посмотри, что в ответ на это сделает твоя дражайшая сестрица.
— Что сделает, что сделает. Скандал закатит, как тогда, когда мама с папой хотели, чтобы мы с ней вместе переехали в комнату Брагиных.
— А это мы еще посмотрим, — загадочно усмехалась Бэлла Львовна. — Теперь, золотая моя, расклад сил совсем другой. Тогда ты была
маленькой и права слова была лишена, зато была мама, которая всегда и во всем стояла на стороне Люси. Сегодня же, заметь себе, твоя мама слишком
стара, чтобы вступать в открытые конфликты с людьми, на иждивении которых она собирается жить. Она больше не боец в Люсиной армии. Ты стала
взрослой и жесткой, ты только вспомни, как ты отшила ее с ее гениальными романами, которые она хотела навязать тебе для сценариев. С тех пор
прошло десять лет, а я очень хорошо помню эту историю. И последнее по счету, но не по степени важности: теперь рядом с тобой стоит Вадим. А уж
ему-то палец в рот не клади, Марик мне рассказывал, как твой муж его отчитывал на кухне.
— Неужели рассказывал? — ахнула Наташа.
Боже мой, ей-то казалось, что Вадим оскорбил Марика до глубины души и что Марик никогда ни с кем не поделится деталями этого разговора.
Ведь и сам Вадим ни словом ей не обмолвился, а Наташа так и не призналась, что подслушивала. Сама тема казалась ей постыдной и горькой,
предназначенной только для ушей тех, кто обсуждал ее тогда на кухне поздним вечером. Она не могла себе представить, как это Марик придет к Бэлле
Львовне и скажет: «Знаешь, мама, сосед отчитал меня за то, что я тебя бросил в Москве на иждивении чужих людей.» А оказывается, Марик смог
поделиться этим. Он, наверное, совсем другой, не такой, как Наташа, он мыслит иначе, и чувствует иначе. То, что ей представляется стыдным и
оскорбительным, для него — нормально и совсем даже не обидно.
Когда стала известна дата приезда матери, сестры и племянницы, Наташа по нескольку раз в день подходила к двери пустующей Ирочкиной
комнаты, открывала и сперва мысленно, а потом громким шепотом произносила:
— А вот здесь, Катюша, будете жить вы с мамой. Здесь как раз два спальных места, письменный стол и обеденный. Надеюсь, вам здесь будет
удобно.
Первые несколько раз язык слушался плохо. Она не могла выдавить из себя слова, которые, как ей мнилось, вызовут целую бурю негодования,
истерику, слезы. Но с каждой попыткой дело шло все легче и легче.
И вот наконец настал тот день, когда Вадим на машине привез новых членов семьи с вокзала. Боже мой, как постарела мама! После отъезда в
1984 году Галина Васильевна несколько раз приезжала в Москву повидать дочь и внуков, гостила три-четыре дня и снова возвращалась в Набережные
Челны.
— Надо ехать, — говорила она в ответ на уговоры Наташи остаться еще на несколько дней, — Люсенька там без меня не справляется, у нее
столько забот!
Тогда Галина Васильевна, несмотря на преклонные года, была бодрой и полной сил.
— Надо ехать, — говорила она в ответ на уговоры Наташи остаться еще на несколько дней, — Люсенька там без меня не справляется, у нее
столько забот!
Тогда Галина Васильевна, несмотря на преклонные года, была бодрой и полной сил. А теперь ей уже восемьдесят, она с трудом передвигается,