Или я чего-то не поняла?
— Потому что при увольнении по оргштатным мероприятиям, то есть по сокращению штатов, мне положено выдать двадцать окладов, а если по
выслуге лет — то только девять.
— Господи, — она схватилась руками за голову, пытаясь осознать услышанное, — и что же теперь будет? Будешь сидеть дома как пенсионер и
смотреть телевизор? Ты же с ума сойдешь!
— Пойду учиться, уже получил направление в Московскую академию информатики и статистики.
Через три месяца получу диплом государственного
образца с правом заниматься профессиональной деятельностью по специальности «налоги и налоговая работа». Спасибо родному министерству, они хотя
бы о переквалификации сокращенных офицеров позаботились. Обучение за их счет. Как только получу диплом, моему рапорту дадут ход, и я уволюсь.
Вадим отвел глаза, с деланным равнодушием полистал газету и вдруг поднял на Наташу полный боли и негодования взгляд.
— Мой прадед был одним из первых, кто в 1909 году получил звание «офицер-подводник» и специальный нагрудный знак. На подводных лодках
служили мой дед и мой отец. Я вырос в атмосфере уважения к этой профессии, я понимал ее опасность, трудность, но и нужность Родине. Я выбирал
дело своей жизни сознательно, получил соответствующее образование, рисковал жизнью, уходя в автономки, рисковал здоровьем, работая в ядерном
отсеке, терпел лишения и тяготы, но никогда не жаловался, потому что знал: я обеспечиваю безопасность своей страны, и нет ничего важнее и
почетнее воинской службы. И вдруг оказалось, что я не нужен. И не только я один. Мы все оказались не нужными со своими взглядами, со своим
образованием. И что самое грустное — со своим патриотизмом. Любовь к Родине теперь не в почете, зато сегодня в моде любовь к быстрым заработкам.
А я буду налоговым работником. При мысли об этом меня тошнит.
Наташа подсела к мужу, положила голову ему на грудь, погладила ладонью по щеке.
— Вадичек, миленький, я понимаю, как тебе больно, я не знаю, что тебе сказать и как утешить. Но ведь мы с тобой не можем изменить
ситуацию, правда? Не в наших силах найти деньги для Министерства обороны или хотя бы только для подводников. А если бы мы с тобой могли эти
деньги найти, то не в наших силах было бы сделать так, чтобы их не разворовали по дороге. Мы с тобой должны это принять так, как оно есть. И
постараться приспособиться.
— Приспособиться?! — Вадим резко вырвался из ее объятий и вскочил. — Почему я должен приспосабливаться? Я что, нищий прихлебатель,
которого берут в богатый дом из милости, но при этом ставят условие, что он должен приспособиться и не нарушать принятые в этом доме порядки?
Двадцать три года назад я принял присягу, я честно служил, я делал все, что в моих силах, и государство щедро оплачивало мой труд. А потом
явились новые хозяйчики жизни, завели новые порядки, и теперь я, морской офицер в четвертом поколении, оказался в положении просителя с
протянутой рукой. Ты считаешь это справедливым?
— Нет, — твердо ответила Наташа, ошарашенная такой вспышкой, — я не считаю это справедливым. Но я не вижу возможности это изменить. А ты
видишь? Тогда борись. Но если не видишь, как можно изменить ситуацию, то бессмысленно махать кулаками и кричать о несправедливости.
— Тебе этого не понять, — холодно бросил Вадим и отвернулся к телевизору.
Наташа молча, стараясь подавить обиду, принялась убирать посуду после ужина. Ну вот, опять начинается черная полоса. Только-только
выползли из постоянных стычек из-за плохо вымытого унитаза или недостаточно тщательно подметенного пола в коридоре и на кухне, и снова вступили
в период перманентного недовольства жизнью. Конечно, Вадим прав, в каждом своем слове прав, но ведь если он будет злиться и браниться, лучше не
станет.
Хлопнула входная дверь, ввалились мальчишки, вернувшиеся с тренировки в бассейне.
Конечно, Вадим прав, в каждом своем слове прав, но ведь если он будет злиться и браниться, лучше не
станет.
Хлопнула входная дверь, ввалились мальчишки, вернувшиеся с тренировки в бассейне.
— Мам! — прямо с порога заорал Саша. — Есть хотим!
— Тише, — Наташа испуганно выбежала навстречу сыновьям из кухни.
— Чего ты кричишь? У меня нормальный слух.
— Зато у него ненормальный, — тут же поддел брата Алеша, — ему все время кажется, что он тихо говорит, сам себя не слышит. Орет как
контуженный.
Она поцеловала мальчиков, окинула их любовным взглядом. Все-таки до чего они хороши, высокий тонкий Сашка и крепкий ширококостный
Алешка! Такие разные, такие дружные и такие любимые. Самые лучшие мальчики на свете!
— Идите к себе в комнату, сейчас я принесу ужин.
— А папа где? Его что, еще нет?
— Папа дома, но он очень устал и вообще не в духе, так что вы его не теребите.
Она долго сидела с сыновьями, ждала, пока они насытятся, потом подробно расспрашивала о том, как прошел день в школе, о тренировке, о
подготовке к городским соревнованиям, о девочке, которая нравится Саше, и о новой компьютерной игре, которой в последнее время увлекается Алеша.
Наташа боялась признаться самой себе, что не хочет возвращаться в их с Вадимом комнату и снова натыкаться на его разъяренный взгляд,