— Ты будешь говорить? — раздраженно спросил Кэрна. — Подумай хорошенько.
— Нет, — покачал головой граф Мо и пояснил: — Вас четверо, я один и связан.
Отвечать с моей стороны будет трусостью. Не хочу умереть совсем уж пошло.
— Аганна я не убил, — резко сказал Кэрна, — тебе есть из чего выбирать.
— Разве? Что-то незаметно…
— Да что вы с ним церемонитесь?! — Серпьент прямо-таки рвался в бой. — Отдайте его мне, он все выложит. Против хорошей крапивы все его фанаберии — чепуха.
— Какая крапива об эту пору, — отмахнулся Рафаэль.
— Какая, какая… — передразнил Серпьент и уставился в землю, словно намереваясь ее пробуравить взглядом. — А вот какая!
Сквозь палую листву прорвалось и полезло на волю нечто зеленое! Изумрудные ростки нагло перли ввысь, разворачивались зубчатые листья, в пазухах между ними появлялись сережки, не прошло и десятинки, как среди глухой осени красовался крапивный куст в человеческий рост.
— Ну, раз выросло, грех не использовать, — прервал молчание Рафаэль, — сам займешься?
— А то как же, — ответствовал Кулебрин, — зря я, что ли, старался?!
Серпьент вырвал здоровенный пучок крапивы, по всему не причинивший ему никаких неприятностей, и подмигнул остальным:
— А ну, давайте-ка эту ящерицу!
— Да не развяжется завязанное, — кивнул Яфе, — сын свиньи сам разденется или помочь?
— Я — Гризье, а не Изье, — пожал плечами пленник, — мне не понравится, если меня разденут мужчины. Развяжите руки, разденусь сам.
Ночь выдалась ясной и холодной, звездная Рысь, лениво щурясь, глядела вниз, на ожидавшую снега землю. В зеленоватых глазах не было ни сочувствия, ни злорадства, ни хотя бы любопытства.
Атэв одним ударом перерезал веревку, и граф Мо размял затекшие кисти. Драться было глупо, бежать еще глупее. От крапивы еще никто не умер, более того, Базиль смутно вспомнил, что его старуха-кормилица лечилась крапивой от ревматизма. Другое дело, что любой уважающий себя арцийский рыцарь предпочел бы порке крапивой удар мечом, впрочем, ему, похоже, выпало два горошка на ложку. Сначала — унижение, а потом — смерть. Что ж, он постарается не доставить своим врагам ожидаемого удовольствия.
С легкой улыбкой пленник расстегнул и бросил к ногам молчавшего Николая эллский кожаный пояс, следом полетела верхняя туника, подбитая стриженым мехом куртка, шерстяная верхняя рубашка, тонкая сорочка…
— Мало, — рявкнул Крапивник, — штаны снимай. Живо!
— У вас изумительные друзья, маркиз Гаэтано, — почти весело сказал Базиль, — атэв, клирик и нечто вовсе несусветное. Если мне положено последнее желание, скажите, кто это и где вы его откопали?
— Я? — задохнулся от негодования Серпьент Кулебрин. — Я-то крапивное семя, а вот ты кто такой?
И тут Базиль Гризье расхохотался, закинув красивую голову. Он не кривлялся, не фиглярствовал, а именно смеялся, безуспешно пытаясь стереть выступившие слезы.
— Не вижу ничего смешного, — надулся Крапивник, — я Хозяин Крапивы и всего сопредельного. Мне подвластна…
Базиль, дрожа то ли от смеха, то ли от холода, только махнул рукой, не в силах ничего сказать.
— Ты у меня сейчас смеяться перестанешь, — нахмурился вконец разобидевшийся Серпьент.
Рафаэль не так уж хорошо и знал Базиля, тот всегда был тенью своего сволочного братца, но Жорес, окажись он в такой ситуации, вел бы себя иначе. Уж в этом-то Кэрна был уверен. Аганн мог угрожать, оправдываться, обещать выкуп, предлагать обменять его на кого-то из пленных или заложников, да мало ли что, но такой безнадежной дерзости ожидать от него не приходилось.
Если б граф Мо умолял, торговался или валил все на Тартю, Рогге и брата, Рито прикончил бы его не задумываясь, но пленник не умолял и даже ничего не предлагал.
Если б граф Мо умолял, торговался или валил все на Тартю, Рогге и брата, Рито прикончил бы его не задумываясь, но пленник не умолял и даже ничего не предлагал. Это сбивало с толку.
— Где дети Александра?
— Где-то.
— Ты должен знать.
— Я никому и ничего не должен. Маркиз, давайте закончим этот дурацкий разговор. И вообще все закончим — холодно…
— Потерпишь… Куда и зачем ты ехал?
— По делам, — пожал плечами Гризье.
— Да в Гвару он едет, — доложил Крапивник.
— К Лосю?!
— Ага, что-то там про лосей было такое…
— Николай, обыщи его.
Эрастианец несколько смущенно перетряхнул ворох одежды, но, кроме атэвской монетки с пробитым отверстием, лежавшей отдельно от кошелька, не нашел ничего.
— Это носил в гриве Дженнах, — удивился Яфе, — откуда она у сына собаки?
— Нашел, — соизволил ответить пленник, — на дороге, взял на счастье.
— Сухейль-арад [Сухейль-арад — монета, вплетенная в конскую гриву.] верен своему коню, как конь всаднику. Он нашел Дженнаха, а ты нашел нас.
В лиловых глазах мелькнуло что-то малопонятное.
— Теперь буду знать. Впрочем, я так и думал, что эта штука неспроста, потому и поднял. Как бы то ни было, я вас догнал. Тартю и матушка могут быть довольны. Надеюсь, они узнают о нашей встрече, а то неудобно получится.
— Мы уж постараемся, — заверил Кулебрин.
— Брат мой, — Николай не оставлял попыток убедить пленника хотя бы осенить себя Знаком, — зачем так говорить на пороге Вечности? Сейчас надо думать о другом…