— Монсигнор, мы явились согласно вашему приказу.
Он не монсигнор! Трюэли и графами-то стали всего лет двадцать назад, но сейчас это неважно.
Луи медленно поднялся навстречу полутора десяткам человек, которых Хайнц счел достойными присутствовать на совете. Сам дарниец с серьезным видом встал за правым плечом нового предводителя. Луи оглядел измученные лица с нехорошо блестевшими глазами. Так он и думал: в этих упрямых башках лишь ярость и мысли о мести. Те, кто хотел удрать, удрали, остались готовые умереть за проигранное дело. Благородно, но глупо.
Граф Луи-Анатоль-Обен Трюэль поправил рыцарскую цепь на шее.
— Господа, прошу садиться.
Этого они не ожидали. Спокойный, деловой тон. Именно так Александр разговаривал с Лосем и его обалдуями в начале наботской кампании. Тем тоже хотелось драться, драться и еще раз драться, а не думать.
— Господа. — Граф еще раз обвел всех строгим взглядом. Эх, жаль, глаза у него карие, а не серые, как у Сандера. В серых глазах что-то есть, что-то, заставляющее подчиниться. — Нам нужно понять, что произошло, и начать действовать. Мы не можем оставить Арцию этому ублюдку.
— А как мы ему помешаем? — Морис ре Шаотан, под началом которого были лучники, горько усмехнулся. — Они победили, завтра у наших замков будут новые хозяева. Разве что мы догадаемся приползти на брюхе к Эмразу и просить его о прощении…
— За верность законному королю? — Глаза незнакомого Луи воина без консигны нехорошо блеснули. — Думай, сигнор, что говоришь!
— Я думаю, — отозвался Морис, — и я на поклон к Тартю не пойду.
— Мы не предадим Александра, — угрюмо кивнул барон Латен, примкнувший к ним с полутора десятками конных арбалетчиков, — ни живого, ни мертвого. Пусть мы его не вернем, да и Пьера нам не осилить, но Стэнье мне ответит. Даже если это будет мой последний бой.
— Правильно. — Шаотан гордо вскинул голову. — Нас не так уж и мало, если умело отсечь какой-то отряд, мы им еще покажем.
— И поляжете, навсегда избавив Тартю от опасности, — Луи Трюэль прямо посмотрел в лицо незнакомому воину; отчего-то казалось, что, убедив его, он убедит и других, — нужно уходить туда, где нас никто не достанет, набраться сил, получить помощь, а потом уж и спрашивать. Со всех и за все… Стэнье подождет.
— Вы правы, сигнор, — как-то так вышло, что другие предоставили незнакомцу право говорить от их имени, — мы пробьемся на север в Тагэре и поднимем людей.
— Как тебя зовут?
— Андре Вобан.
— Останешься со мной. Теперь о том, куда идти. Эмраз ждет, что мы пойдем в Тагэре. Ублюдок — не воин, но он подлец, да и советчики у него — гаже не придумаешь. Они наверняка уже позаботились о заложниках. Если мы пойдем в Эльту, у нас на пути встанет армия. Если мы прорвемся, будет погоня. У нас нет сил для решающей битвы, нет крепости, которая вместит всех и выдержит долгую осаду. А если нам начнут передавать приветы от близких из Замка Святого Духа?
Нет, мы пойдем по следам удравших фронтерцев и, если удастся, отвернем им головы, а потом свернем в Гвару. Там Лось и кардинал Мальвани. Поднимать Эстре, Мальвани и Тагэре оттуда легче.
— Это есть правильные слова, — раскрыл рот Хайнц, — но нам нужно быть быстрыми, чтобы нас не догоняли.
— Не думаю, что Пьеру сейчас до нас, а когда он очнется, мы будем далеко. Выступаем за ору до рассвета. А сейчас отдыхать. Хайнц, вы тоже идите.
— Слушаюсь, монсигнор. Я имел поставить для вас палатку за тем оранжевым деревом, имени которого я не знаю.
В этом был весь дарниец. Тащить с собой палатку и ни о чем не спрашивать, пока сами не объяснят. Неужели его великолепный дядюшка мертв? Пока известно лишь о смерти Рито. Мириец мог упасть с коня лишь мертвым, а забрызганный кровью Браво без седока бродил у оврага, пока его не поймали.
Мириец мог упасть с коня лишь мертвым, а забрызганный кровью Браво без седока бродил у оврага, пока его не поймали. Кэрна погиб, но остальные? Луи понимал, что шансов на спасение у тех, кто бросился сломя голову на лумэновские тысячи, нет, но ведь порой случаются и чудеса.
2895 год от В.И.
Вечер 10-го дня месяца Собаки
АРЦИЯ. ГРАЗА
— Граф, вы заставили нас ждать, — в голосе Пьера Тартю сквозило недовольство, — мы даже усомнились в вашей преданности.
— Ваше Величество, — Селестин Стэнье-Рогге почтительно преклонил колени и под ироничным взглядом ифранцев и «пуделя» Гризье, по глупости покойного Филиппа ставшего графом Мо, облобызал протянутую ему вялую руку, — я ждал нужного момента. Маршал Аршо, как полководец, был должен это понять.
— Мы понимаем.
«Мы»… Тагэре терпеть не мог всяческих монарших штучек, а пасынок… Правду говорят, каждый новый король хуже предыдущего, хотя из Пьера король что из крысы волк. Граф Стэнье внезапно понял, что ненавидит и боится сына Анжелики. А тот через несколько ор после добытой чужими руками победы заговорил так, словно родился на троне. Селестин был стреляным воробьем и понимал, что это плохая примета.
— Ваше Величество, я сделал все, что в моих силах.
— Мы ценим ваши услуги.
Опять «мы». Неужели кошкин сын теперь любую фразу с этого слова начинать будет? Но игрушки, похоже, закончились. Пасынок — трус и дерьмо, но соображает быстро. Нет, зря он в это ввязался, быть канцлером при таком короле — ходить по канату.