— Наш гость сейчас придет. Вы можете беседовать сколь угодно долго. Здесь вам никто не помешает, — ласково улыбнулся клирик и был прав: среди залитых солнцем низких кустов, усыпанных созревающими ягодами, могла укрыться разве что кошка.
Брат Антуанетты появился спустя десятинку или полторы. Худощавый молодой человек чем-то походил на Мориса. Темные глаза смотрели настороженно и печально, но больным Ролан не казался, скорей испуганным.
— Мне передали, что со мной хочет говорить посол Арции. Зачем я вам?
— Ваша сестра просила передать вам послание.
— Сестра?
— Разумеется, — улыбнулся Базиль, — сестра хочет знать о здоровье брата, что может быть естественней?
— Я здоров, — тихо сказал герцог.
— Я рад.
— Вы меня не поняли. Я совсем здоров. Я всегда был здоров, и я никогда не хотел здесь жить. Я ненавижу это место, этих лжецов в рясах!
— Но обитель кажется такой уютной и мирной.
— Именно, что кажется! Она и должна казаться. Прошлый раз меня навещал эллский посол, и ему это гадючье гнездо тоже показалось голубиным. Я здоров, сигнор Базиль. Я не сумасшедший и не припадочный! Они мне дают яд, это да. Когда нужно, чтобы я при свидетелях свалился на землю в конвульсиях. Потом они прибегают и начинают блеять про приступ, про то, что меня взволновало чужое лицо…
У нас очень мало времени, сигнор. Десятинку или две они подождут ваших криков о помощи, потом придут проверить, чем мы заняты и почему я на ногах, если должен биться в припадке.
— Откуда вы это знаете?
— Утром в моей келье трогали кувшин. Прошлый раз было так же, я догадался и стал ставить его на маленькую царапину на столе. Совсем незаметную, но я теперь знаю, когда туда что-то подсыпают…
— Ваш рассказ, герцог, весьма поучителен. Итак, вас решили опоить.
— Да, ягоды бувиалиса…
— Я что-то о них слышал.
— Если выпить их настой, а потом оказаться на солнце, да еще в зарослях цветущей масляники, у человека начнется приступ падучей болезни. Даже медикус не отличит истинно больного от отравленного. Три раза сюда приезжали послы иноземных держав. И три раза они видели готового вцепиться в глотку добрым клирикам эпилептика. Жоселин меня не выпустит, сигнор Гризье.
— Странные вещи вы говорите. Вы мне верите, но почему? Откуда вы знаете, что я это я? А даже будь я тем, за кого себя выдаю. Арция и Ифрана сейчас союзники.
— Да, я знаю, что Тагэре свергнут. Он был моей последней надеждой.
— Вот как? — разговор становился все интереснее.
— Да! Я мечтал, чтобы горбун разбил Жоселин, тогда б меня или убили, или вытащили отсюда, но эта ведьма обошла меня и здесь, — Ролан скрипнул зубами.
— Увы, я не могу разделить ваших сожалений. Моя семья принимала участие в свержении горбуна, а моя сестра стала королевой Арции и матерью будущего наследника.
— Тогда я понимаю, почему вам разрешили меня увидеть. Мы — враги. Те, кто на стороне узурпаторов, всегда сбиваются в стаи, а те, кого предают, остаются в одиночестве.
— Возможно, — не стал спорить Гризье, — вы будете читать письмо сестры?
— Разумеется, — герцог выхватил свиток, по мере чтения его лицо разгладилось, принимая мечтательное выражение, — когда-то мы были очень дружны с сестрой. Очень… Она хотя бы счастлива со своим мужем? Я слышал, он старик?
— Не сказал бы. Граф Вардо очень крепкий человек и очень влиятельный.
— И тоже держится за место у краденого трона! Вы не сказали мне ничего обнадеживающего, вы служите предателю, но ваше лицо… Отчего-то вы мне кажетесь честным человеком.
— Вы ошибаетесь, сударь. Я — мерзавец, в Арции об этом знает каждая курица.
— Я вам не верю, — Ролан улыбнулся в первый раз за время их странной беседы, — подлец начал бы мне поддакивать, а потом продал с потрохами. Подлец никогда не назвал бы себя подлецом. И, самое главное, Туанон никогда бы не поручила подлецу такое письмо. Она пишет, что вам можно верить.
— Сигнора еще молода и неопытна.
— Вы заблуждаетесь, сестра всегда была умнее меня. Мы были еще детьми, когда она придумала: если кто-то из нас якобы случайно не назовет кого-то по титулу, значит, это друг. Вы для нее просто Базиль Мо, значит, вы друг. И вы ей расскажете правду.
— Возможно, но какую?
— Меня сведут с ума, — просто сказал Ролан, — способов много: не давать спать, подливать в питье всяческие зелья. Я замечал, что они собирают волосы с моего гребня, а это дурной знак.
— А вы не ошибаетесь? Зачем сводить с ума, если можно просто отравить, ведь всем известно, что вы давно и тяжело больны.
— Пока я жив и в руках Жоселин, Туанон и ее ребенок ей не опасны, но если я умру…
— Я — рыцарь, а не нотариус и плохо разбираюсь в ифранских законах.
— Если вы рыцарь, вы мне поможете. Вы передадите Туанон мое письмо?
— Разумеется, я за этим и приехал.
— Жоселин его у вас отберет.
— Вот как?
— Выкрадет, когда вы будете спать или что-то в этом роде. Вы ведь путешествуете не один? Нет, я не стану ей писать. Вы передайте ей, что я ее люблю и помню. И что, если она хочет меня спасти, пусть поторопится. А теперь я выпью отраву, и вы сами увидите, что будет.
Роланд вытащил из кармана пузырек с золотистой жидкостью, быстро проглотил его содержимое, сунул склянку Базилю и наклонился над кустом масляники, вдыхая острый аромат. Какое-то время ничего не происходило, потом лицо герцога покраснело, глаза вылезли из орбит, на губах проступила пена, и он в корчах рухнул на траву. Зрелище было жутковатым, но любоваться на него Гризье не собирался. Чем бы ни был вызван припадок, его нужно снять, и чем скорее, тем лучше, и Базиль бросился к ближайшему зданию, откуда уже спешило несколько монахов с горестными лицами.