Ночь с 19-го на 20-й день месяца Сирены
АРЦИЯ. МУНТ
Румяный барон восседал во главе ломившегося от снеди и выпивки стола, красноречивым жестом приглашая всех желающих к нему присоединиться. Вывеска таверны «Щедрый нобиль» по праву считалась лучшей в Мунте, но кухня заведения была ее достойна. Увы, в последние месяцы посетителей поубавилось во всех столичных тавернах и «Нобиль» исключением не был. В самом деле, что за попойка, если нельзя брякнуть все, что заблагорассудится? Вот и нынешней ночью в уютном зале собралось куда меньше народу, чем хотелось хозяину. Несколько Ифранских дворян, распоряжавшихся в Мунте, как дома, строившая им глазки куртизанка, помощники дарнийского негоцианта, решившие, что лучше вовсе не ложиться, чем рано вставать, и двое нобилей, пристроившихся в дальнем углу.
Старший, седой и голубоглазый, заплатил вперед, бросив на стол необрезанную «Филиппу» [Полновесный золотой с профилем Филиппа Четвертого, по весу и чистоте золота превосходивший прочие ауры Александр Тагэре, вступив на престол, распорядился продолжать чеканить Филиппы, но с указанием года и месяца. Последняя партия монет была отчеканена в месяце Дракона 1895 года. Придя к власти, Пьер Тартю распорядился обрезать края монет, что изрядно уменьшало их стоимость.
], чем вызвал у трактирщика глубочайшее уважение, усилившееся после того, как гость потребовал дюжину бутылок «Львиной крови». Хозяин опасался, что подвыпившие ифранцы станут задевать столь достойных сигноров, но гуляки не обращали на них никакого внимания, чего нельзя было сказать о седом и его товарище.
— Не думал, что такая ерунда, как пьяные иноземцы, может вывести меня из равновесия, — заметил Рене Аррой, разливая вино, — еще одно доказательство, что я все-таки жив.
— Предлагаешь их прикончить? — задумчиво произнес Эрасти Церна, — пожалуй, можно. Обнаглевшим гостям следует намекать, что они не хозяева, а магия здесь без надобности. Семеро на двоих — это немного.
— Мало, — улыбнулся Аррой, — но я готов поделиться.
— Значит, мы их «проводим». Думаю, будет честно, если каждый возьмет себе троих, а седьмой пусть убирается. Тартю полезно знать, что маркиз Гаэтано жив, здоров и недалеко.
— Тоже верно, — Аррой поднял бокал, — чтобы оценить вкус вина, нужно ненадолго умереть.
— Или выбраться из клетки. За победу, Рене, и за тех, кто с нами!
— За победу и за тех, кто с нами и не ударит в спину, — уточнил Скиталец, — я верю, что ты знал, что делал, показавшись Анхелю, но ему я НЕ верю. Если выбирать из четверки грешников, то Филиппа.
— Не согласен. Филипп искренне протянет нам руку, а потом предаст. Не из корысти, из слабости. Я знаю, чего и когда ждать от Анхеля, а когда и на чем сломается Филипп — не угадать. И потом, как бы мы его ни искали, а мой лучший друг не мог не явиться в свой дворец. Надо сказать, он почти не изменился.
— Я тоже почти не изменился, — засмеялся Рене, — по крайней мере, так говорят эльфы, но я вернулся сам, и я свободен, а твой Анхель — раб, причем двойной, если не тройной, и при этом он знает только одного хозяина.
— Которого ненавидит и презирает. Уже немало. Рене, ты сможешь их уничтожить? Всех четверых?
— Думаю, что да. Мы — твари одной породы, значит, станем драться одним оружием. Я — один, но я вернулся раньше и успел привыкнуть к тому, кем стал. Если мы схлестнемся, наша магия уничтожит сама себя, и тогда все решат мечи. Это будет обычный бой Эрасти, только убитые больше не вернутся. Их не будет нигде, даже за Чертой.
— Обычный бой одного против четверых, — покачал головой Эрасти, — странное у тебя понятие об обычности. Не знаю насчет Жоффруа и Лумэна, но Анхель — сильный воин.
— Я сильнее, — равнодушно откликнулся Аррой, — и я не удивлюсь, если Филипп Тагэре встанет рядом со мной. Если б ты не удерживал меня, я б уже начал охоту. Их надо прикончить, и Тартю с его прихвостнями в придачу. Мне плевать на пророчества насчет тронов и бастардов, но эту мокрицу нужно раздавить.
— Вместе с орденами и ифранской сворой, я полагаю? Мы могли бы чудесно провести время, истребляя негодяев и спасая праведников.
— Вот уж кого не терплю, — хмыкнул Рене, — так это праведников. Посмотрели бы они на нас, кстати. Сидим в таверне, попиваем вино, собираемся прирезать каких-то ифранских наглецов… И это Проклятый и Скиталец! Несерьезно как-то!
— Переберемся на кладбище, — предложил Церна, — или на крышу сожженного храма? Рене, я не сомневаюсь, что после свершения Последнего Греха ты, шаля, справишься со всеми орденами, не говоря о смертных, что позорят сей бренный мир.
— Спасибо за доверие. Я в тебе тоже не сомневаюсь, а в эрмет [Эрмет, родившаяся в Эр-Атэве игра, напоминающая шахматы, но с гораздо большим числом фигур.
Игра ведется на доске, разделенной на черные, белые и серые клетки. Фигуры делятся на три уровня. Фигуры первого уровня ходят лишь по своему цвету, второго по своему и серому, третьего — по всем. Игроки по желанию четыре раза во время игры могут обменять несколько фигур более низкого ранга на одну высокого, кроме Повелителя. Изначальный набор фигур случаен, так как перед началом партии игроки, не глядя, вытаскивают фигуры из закрытого ящика, причем на руку надевается толстая варежка, чтоб игрок не мог на ощупь определить, что выбирает. Традиционно партию начинают светлые, а темные делают второй ход.] я раньше играл неплохо, хоть и не любил это дело. Да, мы «темные» и должны лишь отвечать, но правильно ли это? Может, лучше смахнуть фигуры с доски до того, как невидимки сделают свой ход?
— Я думаю об этом, — лицо Эрасти стало жестким, — если б не лиловый клирик, я бы рискнул, но начал не с орденов и не с Четверых, а с Вархи и только с Вархи. Втроем с Геро мы бы разнесли ее вдребезги, кто бы там ни засел, но эта церковная дурь заставляет задуматься. Почему ты не ищешь Геро?