Я стояла на границе исполненного древней Силы места и смотрела, как в заиндевевших ветках пищат и копошатся птицы, выискивая еще не склеванные ягоды. Сандер закончил обихаживать Садана, подошел и обнял меня за плечи. Он ничего не чувствовал, для него поляна была просто поляной, а деревья обычными деревьями. Я могла бы солгать или сделать так, чтоб он уснул или потерял счет времени, но есть люди, которым очень трудно врать. Я сказала, что мы подошли к границе топей и мне нужно отыскать дорогу. Это была правда, хоть и не вся.
Александру мои слова не понравились, но спорить он не стал. В то, что касается магии, он не вмешивался. Они с Саданом остались на поляне, а я пошла в глубь болот, убрав защиту, так как Тахена сама себя защищает от любой волшбы. По крайней мере, мне так хотелось думать, хотя меня пугал и сбивал с толку чужак, вставший на моем пути в Мире Обмана. Я мучительно не хотела новой встречи, но не прятаться же всю жизнь в болотах. Мне была нужна хозяйка Тахены, и я раскрылась, чтобы меня услышали и нашли.
Роман мне рассказал про погибшую Эаритэ, и я сожалела, что не успела с ней переговорить, но, кто бы ни властвовал над здешними болотами и лесами, он должен был появиться.
Любой человек, гоблин и даже эльф уже сотню раз захлебнулись бы в едва прикрытой хрустальной корочкой вязкой жиже, но я шла по тонкому льду, как по мраморным плитам. Моя сила держала меня на поверхности и вела в самое сердце древнего места.
Летом меня бы уже заметили, но зима для Хранителей словно ночь для смертных, они спят, и разбудить их нелегко. Странное, должно быть, я представляла зрелище — одинокая женщина, медленно идущая среди мертвых тростников, серебряных от инея. Кроме меня, здесь не было никого, болотные птицы улетели, лягушки и змеи спали, а крупное зверье в эти топи не забиралось, даром что их называли Кабаньими. Я шла долго, вокруг меня шуршали и на что-то жаловались высохшие стебли, дневное серебро сменилось вечерней кровью, над головой поднялся тоненький, бледный месяц, с которым бессовестно заигрывали звезды. Ночь входила в Тахену торжественно и строго, как входит в храм вдовствующая императрица, и я склонила голову перед ее величием. Я была всего лишь Эстель Оскора, темная звезда, часть великой ночи, из которой все появляется и в которой все тонет. Кажется, я поднимала руки к небу, что-то выкрикивала, пела, звала, приказывала.
Звезды завертелись огненными эберскими мотыльками, в лицо мне пахнуло ветром, нежный полумесяц превратился в огромную багровую луну, на диске которой проступали странные узоры. Я остановилась, опустив руки, потому что дальше дороги не было. Я пришла. Мне оставалось лишь ждать.
Лед разошелся совершенно бесшумно, открыв черную полынью с острыми краями. Лунные лучи заплясали на воде — нет, это не лучи, это огонь. Вода словно бы горела, лиловое пламя, обдавая запредельным холодом, вздымалось все выше. Я смотрела в самое сердце колдовского костра, не опуская глаз, ожидая увидеть того, кто здесь разговаривал с Рене и Романом, но никто не появился. Не было и видений, о которых рассказывал эльф-разведчик. Только рвущийся к небу огненный столб, напоминающий тот, в который я некогда бросилась на алтаре Ангеса. Пламя притягивало меня, но я помнила, чем для меня обернулся прошлый прыжок. Я не хотела покидать Тарру, я не могла оставить Александра, и я должна была отыскать Рене.
Лиловые и оранжевые блики танцевали на серебряном снегу под стремительно кружащимися созвездиями. Это было красиво и страшно, но ничего мне не давало. Хозяйка Тахены или спала, или ослабела настолько, что не слышала меня, да и того, кто показался Рамиэрлю, я не вдохновила. Что ж, придется возвращаться и идти в обход, я не могла рисковать Сандером и Саданом. Я повернулась спиной к лиловой колонне и уже сделала несколько шагов, когда со мной соизволили заговорить. Голос был женский, старый, измученный и родной.
— Ты пришла. — Она говорила тихо, почти шептала. — И это главное. Ты здесь, я слышу тебя, я верю тебе. Ты поможешь и спасешь… Найди потерянное, останови неотвратимое.
Не прощайся и не отчаивайся, а я благословляю тебя, моя дочь, моя надежда, моя звезда… Ты свободна от всех долгов. Я оставляю тебе все, чем владею. Да пребудут с тобой любовь и ненависть, да не испугаешься ты смерти и да не отринешь жизнь.
Я еще успела увидеть, как угасает лиловое сияние, на мгновение мне показалось, что к небу в отчаянной мольбе поднялись две старческие руки, поднялись и исчезли. Полная рыжая луна вновь стала нежной тоненькой полоской, звезды прекратили пляску, полынью стремительно затягивало, ветер кружил по тонкому льду крохотные снежные звездочки. Вот и поговорили… Мне хватало своей любви и своей ненависти, зачем мне еще чья-то, зря я сюда пришла, зря оставила Александра… Я шла по зимнему болоту, а в моих ушах все еще звучал тихий, утомленный голос, умоляя остановить неотвратимое. Странная просьба. Я и так делаю все, что могу, но многое от меня не зависит. Незамерзающие топи кончились, и на их краю меня встретила Лупе.
Тоненькая фигурка в серебристо-снежной тунике. На нее и смотреть-то было холодно: босые ноги, обнаженные до плеч руки, бледное личико, на котором застыло выражение разбуженного котенка.
На нее и смотреть-то было холодно: босые ноги, обнаженные до плеч руки, бледное личико, на котором застыло выражение разбуженного котенка…
— Лупе!