— Вы безмерно преувеличиваете свои достижения, граф…
— Но, Ваша Иносенсия!
— Какие могут быть «но», — Анастазия презрительно махнула рукой, и рубиновый перстень, знак ее сана, полыхнул закатным солнцем, — вы упустили горбуна.
— Он погиб!
— В таком случае где тело? Насколько мне известно, исчезли не только он и его лошадь, но и три десятка воинов. Их кони вернулись без седоков, и вот они-то погибли наверняка.
— Даже если Тагэре жив, — новоиспеченный Белый командор пожал плечами, — с ним покончено. Горбун, без сомнения, ранен, и ранен тяжело, иначе он не покинул бы поле боя. Мы бы взяли его, но атэвы так выезжают своих коней, что те скачут с раненым или мертвым всадником, пока не упадут от усталости. Тагэре повезло заполучить атэвского жеребца; к сожалению, наши лошади не столь быстры и умны.
— Мы говорим не о лошадях, сигнор. — В глазах Анастазии плескалось холодное бешенство, и известному своей храбростью и жестокостью Нерюжу захотелось оказаться подальше от этой утонченной красавицы в белом. Честное слово, на поле боя куда уютнее… Граф отвел глаза, а его собеседница продолжала как бы про себя: — Этот урод мне не нравится. Начнем с того, что он вообще не должен был появиться на свет, но он родился и выжил. Астрологи обещали, что он умрет в младенчестве, и что же? Он вырос и прикончил в поединке Мулана, почитавшегося непобедимым. Возможно, тот недооценил своего противника, но дело было сделано. Александр Тагэре сначала стал героем, потом — полководцем, затем — протектором и, наконец, королем. Вы знаете, скольких усилий нам стоило вернуть корону Лумэнам, и что я слышу? Горбун исчезает без следа…
— Ваша Иносенсия!
— Вы мало знаете, Нерюж. — Предстоятельница покачала головой. — Раньше это казалось разумным, но сейчас я переменила свое решение. Белый командор не должен делать ошибок, а для этого ему нужно понимать, что происходит. Если вы хотите носить фибулу с Оленем, вам придется не только драться, но и думать.
2895 год от В.И.
19-й день месяца Собаки
АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО
Мариетта — неслыханное дело — присела в подобии реверанса, лукаво глядя на свою госпожу. И чего та так волнуется? С бароном все понятно, никуда не денется…
— Сигнора, к вам господин барон Фарни.
— Проси…
Служанка исчезла, и тут же свет заслонила внушительная фигура. Эгон Фарни был мужчиной солидным во всех отношениях. Не красавец, но с приятным мужественным лицом, русоволосый и сероглазый, он ничем не напоминал украшающий его сигну странный цветок. Ему бы скорей подошло изображение дуба или быка. Видно было, что барон взволнован, а парадный костюм и дорогое оружие красноречиво свидетельствовали как об окончании срока траура, так и о серьезности его намерений.
Клотильда, бледная и встревоженная, смотрела на ставшего столь нежеланным гостя. Пока дети спят, но что будет, если они проснутся и выйдут? И Мариетту нужно сплавить… Сколько же вокруг любопытных глаз, а ей всегда казалось, что она совершенно одна.
— Я рада вас видеть, сосед, — голос женщины звучал ровно и приветливо, — не желаете вина?
— Я… с удовольствием, — выпалил барон, схватившись за стакан, как за спасение, — хорошее вино.
Очень хорошее.
— Я его купила прошлой осенью, это атэвский сорт, но выращен в Южной Чинте.
— Почти не отличишь, — заметил барон и, помолчав, добавил: — В этом году удивительно теплая осень.
— Да, — охотно подтвердила Клотильда, прикидывая, не разбудит ли баронский рык детей, хотя Шарло кажется разумным — возможно, догадается не показываться на глаза нежданному гостю и сестренку успокоит.
— Но скоро похолодает, — выдавил из себя Фарни, — в Мунте наверняка идут дожди…
— Думаю, что да, а в Тагэре скоро выпадет снег. Вы бывали на севере, барон?
— В Тагэре? Нет… — Великан вздохнул, набрав полную грудь воздуха, и выпалил: — Сигнора! Я… Я прошу вас стать моей женой.
Вот оно. Сейчас она ему откажет, и все будет кончено. Но другого выхода у нее нет. Только теряя Фарни, Клотильда поняла, как он ей нужен, но Эгон всегда служил Лумэнам и считал Тагэре узурпаторами. Она не может рисковать…
— Барон, — голос женщины не дрогнул, — выраженные вами чувства чрезвычайно лестны для меня, но принять ваше предложение не могу, по причине, которая вас не касается. Я бы была рада предложить вам свою дружбу, но в создавшихся обстоятельствах это вряд ли возможно.
Святая Циала, как же трудно смотреть ему в лицо. Он ее любит, это совершенно ясно. И он ничего не понимает, а она не может объяснить. Не имеет права.
— Сигнора… Клотильда, но почему? Я свободен, вы свободны… Я думал… Мне казалось…
— Мне жаль, что я причинила вам боль. Вы, к сожалению, неправильно истолковали мое поведение, я… Я видела в вас друга, но я не могу выйти замуж ни за вас, ни за кого другого.
Барон озадаченно и грустно посмотрел ей в глаза. Из-за гигантских размеров и спокойствия его полагали тугодумом, но он ни в коем случае не был глупцом. Клотильда убедилась в этом еще раз.
— Я не уйду отсюда, сигнора, — Эгон Фарни грузно опустился в кресло, — пока вы не объясните произошедшую с вами перемену. Когда вы вчера разрешили мне нанести вам визит, вы вели себя совершенно иначе. У вас что-то произошло. Произошло за то время, пока мы не виделись. Да, теперь я ясно вижу: вы бледны, у вас заплаканы глаза… — Голос барона потеплел: — Клотильда, дорогая моя, доверьтесь мне, я постараюсь вам помочь.