Они благополучно перешли Барьер, и странное существо замерло, словно бы принюхиваясь. Все это было иллюзией, мороком, сном. Ее Иносенсия прекрасно помнила, что стоит в своей комнате перед зеркалом, грезя наяву. Главные события происходят в настоящем мире, но и то, что творится здесь, тоже очень важно. Слабых людей легче всего ломать во сне или в бреду, а сильных… Тут нужна осторожность и умение. В другое время она бы трижды подумала, прежде чем посягнуть на разум и душу Последнего из Королей, но после поражения и гибели друзей он уязвим. Его душа тоже ранена — даже сильнее, чем тело, а значит, он не сможет сопротивляться.
Олень нашел след. Как он это делал, Анастазия не понимала, да и призывала его, чтобы отыскать тех, кто ей мешал, лишь дважды. Первый раз это было просто. Жертва, потеряв голову от страха, бежала от преследовательницы, пока не пересекла ту черту, из-за которой не возвращаются. Второй раз было труднее: следовало не просто убить, но и допросить, а Елена оказалась крепким орешком, кое-чего она так и не рассказала. Но с Александром ей говорить не о чем. Пусть отправляется прямиком на Серые Равнины. Кэрна и Трюэль без него опасны разве что для Рогге или Тартю, а если эти ничтожества также отбудут к праотцам, она плакать не станет.
Анастазия оглянулась по сторонам. Олень уверенно бежал среди странных деревьев с черными раскоряченными ветвями. Шел дождь, и одновременно светило солнце, под копытами ломались сочные стебли, но было тихо. Здесь листья не шепчутся, ручьи не звенят, а птицы и звери немы; здесь не скажешь, близко дерево, река, гора или далеко и там ли они, где их видишь. Здесь трава кажется то огненной, то туманно-белой, то черной, то лиловой, иногда она шевелится без ветра, а иногда неподвижна, какая бы буря ни бушевала, здесь растения и камни могут ходить и даже летать, а животные — неподвижно стоять, врастая в камень. Здесь никогда не знаешь, что есть небо, а что — земля, здесь нет дорог, и вернуться назад можно, лишь идя вперед. Кто знает, каким видели этот мир другие, но Анастазии он казался миражом, возжелавшим обернуться истиной, а для этого нужно убедить истинное, что его на самом деле не существует.
Если хочешь убраться отсюда живым, нужно не смотреть на чёрные облака и мокрые звезды под ногами, а сосредоточиться на своей цели. Неважно, что Олень выследит добычу не хуже своры гончих, думай об охоте, чтобы не дать себя заморочить, запутать, чтобы не потерять голову, не спрыгнуть в ставшие вдруг бледно-лиловыми травы, навеки оставаясь между сном и бредом.
ЭСТЕЛЬ ОСКОРА
Я играла со своим найденышем, он был десятилетним мальчиком, немного мечтательным, но счастливым. А я была кошкой. Маленькой серой кошкой, почти котенком, серой, с белыми лапками. Я гонялась за солнечными зайчиками и рыжими бабочками, а мальчик смотрел на меня и смеялся.
А я была кошкой. Маленькой серой кошкой, почти котенком, серой, с белыми лапками. Я гонялась за солнечными зайчиками и рыжими бабочками, а мальчик смотрел на меня и смеялся. Я не знала и не хотела знать, кто он. Нельзя лезть в обнаженную чужую душу. Кто знает, какую боль пережил спасенный мной рыцарь, прежде чем потерять сознание, кого потерял, что проиграл. Он не должен об этом помнить, не должен об этом думать, тогда он вернется в нашу жестокую, подлую жизнь, не потеряв себя и не возненавидев. Я могла увести его в радость — и увела.
Не будь бедняга горбуном, я бы оставила его среди деревьев, которые кажутся большими, в мире самой зеленой травы, самого яркого солнца и самого высокого неба, но детство калеки редко бывает счастливым. Нельзя позволить вернуться старой боли, обидам, неуверенности в себе, и я пошла за ним в сотворенный мною же сон. Я давно научилась гулять по призрачным дорогам — это не так уж и трудно, а на этот раз мне было хорошо и легко. Кем бы ни был темноволосый рыцарь, в нем не было ни следа зависти, злобы, ненависти. Светлая душа, такие редко встречаются… Хорошо, что я его спасла. Вернее, почти спасла, потому что ему еще предстояло пробуждение и осознание горькой правды.
Это будет больно, и, чтобы он пережил эту боль и не сломался, я обливала его душу радостью, не забывая и о себе. Нам было хорошо среди высоких зрелых трав, в которых алели красные ягоды. Здесь не оставалось места сомнениям, грусти, плачам по несбывшемуся, как в саду Адены, несмотря на всю его красоту. Я правильно сделала, что привела своего нового друга на Поляну. Не знаю, откуда и как я узнала дорогу, ведь неизбывная радость этого места принадлежала какой-то другой жизни, бесконечно далекой и от Тарры, и от прочих миров, которых я повидала немало. Возможно, я была родом именно отсюда, но было это так давно, что забылось все, кроме счастья. Если так, то это была тень моего детства, радостного и беззаботного. Или не моего? Какая разница, если моему гостю здесь было хорошо.
Желтый мотылек пролетел над малиновыми шишечками клевера, я подскочила высоко вверх, пытаясь его поймать, но не поймала, хотя могла бы, а, перекувыркнувшись в воздухе, свалилась на спину, дрыгая лапами и ловя свой собственный, не так чтобы роскошный полосатый хвост. Мальчик весело рассмеялся, блестя серыми глазами, которые я уже где-то видела… Видела? Не сметь вспоминать! Память — это тревога, тоска, сожаление, забудь о них. Моя память, если проснется раньше времени, разбудит и его боль.