Скрипнула дверь, и вошла Ликия. Обычно бледное лицо женщины было покрыто морозным румянцем, а огромная охапка хвороста, которую она втащила, наполнила душу короля чувством отвращения к собственной персоне. Очевидно, на его лице было все написано, потому что женщина улыбнулась:
— Хочешь спросить, когда сможешь встать? Почему бы и не сейчас, — она бросила дрова возле очага. — Подожди, руки сполосну. — Распутать и снять диковинное сооружение из палок и холстины оказалось не так уж и просто, возможно, потому, что Ликия, как всегда, сворачивала полоски ткани аккуратно и неспешно. Потом теплые пальцы быстро ощупали место перелома.
— Больно?
— Нет…
— И не должно быть. Вставай, но осторожно.
Александр, не вняв совету, торопливо вскочил, голова закружилась, но ожидавшая чего-то подобного ведьма его поддержала. Сандер виновато и растерянно улыбнулся и осторожно наступил на больную ногу, но ничего не почувствовал. Он знал, что первый шаг должен быть болезненным, и вопросительно посмотрел на Ликию.
— У тебя ничего болеть не будет, — успокоила женщина, — хватит с тебя другой боли, а эту я сняла. Иди к двери.
Он шагнул, и ему показалось, что он споткнулся.
— Иди, иди, — подбадривала ведьма, а кошка, ободряюще мявкнув, показала пример, спрыгнув с подушки на пол и прошествовав к выходу. Невольно улыбнувшись, Александр шагнул еще раз, и опять что-то было не так.
— Ты еще не понял? — засмеялась Ликия. — Вижу, что не понял. Ты больше не хромаешь.
Александр Тагэре ошалело уставился на ведьму, а та пожала плечами.
— Ничего особенного, благодари свою рану. Она пришлась на старую, а я залечила как следует обе. Проклятый, как же мало хорошего ты видел…
2895 год от В.И.
5-й день месяца Звездного Вихря
АРЦИЯ. МУНТ
Король в бешенстве накинулся на гофмейстера. Тот, часто моргая и трясясь всем телом, слушал королевские угрозы. Принятые меры результата не принесли, проклятые твари продолжали пробираться в королевские покои. Вечером гофмейстер готов был поклясться, что во дворце нет ни одной кошки, а все окна, окошечки и люки наглухо задраены, но они как-то пролезли и всю ночь как угорелые носились по коридорам, разбегаясь, бросались на стены, раздирали в клочья обивку, орали дурными голосами у дверей королевской опочивальни…
Раньше в поварнях держали котов — огромных, сытых, ленивых, — но никто из дворцовой прислуги не помнил, чтобы они покидали уютную кухню ради пустых высоких залов, да и неприятностей никаких от них не было, если не считать мелкого воровства. Сейчас бедные мурлыки были с позором изгнаны, а те, кто сдуру вернулся к когда-то родному очагу, выловлены и безжалостно утоплены. Не помогло. Дворец буквально провонял кошками, которых слышали все, но почти никто не видел.
Заколотив окна и двери, Пьер принялся за прислугу, полагая, что кто-то из сторонников прежнего короля по ночам запускает кошек через потайную дверь. Дворецкие были заменены, а те, на которых показали, что они любили Тагэре, брошены в тюрьму, по ночам дворец обходили гвардейцы и синяки. Они никого не встречали, но впереди и позади патрулей что-то мяукало, шипело, царапало, шуршало…
Судебные заклинатели разводили руками — они не чувствовали никакой магии. По мнению магов, во дворце Анхеля Светлого буянили обычные, хоть и плохо воспитанные кошки, только вот собаки, ненавидящие мявкающее племя, почему-то преспокойно спали в тех комнатах, из которых доносились кошачьи вопли.
— Если вы не справитесь с вонью, — махал пальцем Пьер, — окажетесь в тюремном замке. Я не потерплю, чтобы…
«А что я могу сделать? — с тоской подумал гофмейстер. — Что?!»
2895 год от В.И.
7-й день месяца Звездного Вихря
АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО
Знакомый горбатый мостик, укутанный белым пушистым снегом, и вокруг него толпились знакомые разлапистые вязы, поднимавшие к желтому закатному небу опустевшие грачиные гнезда, и зеленые шары омелы. Куропаточная была слишком быстрой, чтобы сдаться в самом начале зимы, и среди белых берегов весело струилась темная, прозрачная вода.
— Вот мы и дома, Эгон. — Клотильда Гран-Гийо впервые за полтора месяца почувствовала себя спокойно. — Как хорошо!
— Гран-Гийо — лучшее место в мире, — со счастливой улыбкой согласился барон, поправляя сползший на глаза бархатный берет. — Правду сказать, я тоже места себе не находил. Все куда гаже, чем думалось, а уж этот ублюдок… Но кошки-то, кошки. — Эгон раскатисто захохотал, припоминая подробности коронации. — Ни один враг так бы Тартю не ущучил, как эти хвостатые. Не видел бы сам — не поверил!
— А если это были не просто кошки? — спросила жена.
— То есть? — Эгон выглядел удивленным. — Кошки как кошки… Или ты думаешь, кто-то их обучил, но эти твари людей не слушают.
— Я про то, что на арцийском троне не может сидеть бастард.
— А… Но сел же и сидит, Проклятый его побери. И будет сидеть, пока мы его не пнем. Я кое с кем говорил… Не бойся, никто ни о чем не догадывается, мы просто поболтали о том о сем, сколько лет не виделись! Тартю никому не нравится, а ифранцы и капустницы тем более, но пока дальше болтовни под атэвское не заходит… О, гляди-ка, — барон указал пальцем на небольшую фигурку, выскочившую на мост. — Проклятый меня побери, Шарло!