Лльяма укоризненно вякнула, но пошла первой, вторым двинулся Аддари, Нэо и Норгэрель шагнули одновременно. Ничего не произошло, если не считать того, что ворота, пропустив гостей, немедленно сомкнулись. Даже не сомкнулись, исчезли.
2896 год от В.И.
28-й день месяца Лебедя
АРЦИЯ. МУНТ
Все было так и не так. Этот странный наемник не желал убираться из памяти. Наглец и негодяй спас ее от смерти. В этом Мария убедилась, узнав о сожженных «чумных деревнях» на севере Ландея. Пьер, как мог, отгораживался от мятежных провинций, и жизнь тех, кто случайно оказался в ловушке, не стоила ничего. Ее безумная мысль отдаться Хозе оказалась не столь уж и безумной. Мириец ушел сам и вытащил свою случайную подругу.
Зря она ему сказала про Ее Иносенсию, островитяне сестер ненавидят. Влюбленный в Анастазию Бекко — исключение. Если б не это, Хозе проводил бы ее до столицы, а так ей пришлось сначала долго идти пешком, пугаясь каждого звука, потом трястись на какой-то повозке. Она рискнула открыть свое имя только в Лаге, куда за ней прискакали Белые рыцари.
Сидя в высоком седле в окружении воинов с кохалонговыми ожерельями на груди, Мария поняла, что все кончилось, и тут же мелькнула предательская мысль: а что бы было, отправься она с Хозе на север? Они бы ехали днем на одном коне, а ночами спали под одним плащом. В замке Гран-Гийо мириец наверняка бы пришелся ко двору, а она? Что стала бы она делать в этом захолустье? Хотя они могли разведать, что думает северная знать, найти проклятого рифмоплета и вернуться.
Может быть, Хозе передумал и согласился бы стать одним из рыцарей Оленя. Он смышлен, ловок, недурен собой, а происхождение… Происхождение важно для светского дворянства, а в ордене все решает сила, сноровка и близость к Предстоятелям. Анастазия благоволит к мирийцам, она могла бы приблизить Хозе к себе. Странное дело, Мария почувствовала, что ей бы это отнюдь не понравилось.
Один из сопровождавших сестру рыцарей заговорил о последних новостях, Мария ответила. В светло-карих глазах воина дрожал огонек, который нельзя ни с чем спутать, и девушка резко оборвала беседу, послав коня вперед. Наглец и дурак! Ворона в павлиньих перьях! И на коне сидит, как собака на заборе…
Рыцарь, видимо, поняв, что вел себя излишне вольно, затерялся среди товарищей. Мария молча ехала впереди, думая, что говорить Ее Иносенсии. О выходке Тартю Предстоятельница, без сомнения, уже осведомлена. Правильно ли она сделала, что вернулась? Анастазия ошибок не прощает. И что, ей рассказать о Хозе или вообще промолчать? Слишком рискованно. Мария слышала, что опытный человек всегда отличит девственницу от женщины, а Анастазия была более, чем опытной. В конце концов, девушка решила рассказать все, кроме причины, толкнувшей ее в мужские объятия. Она заплатила собой за свободу, только и всего. Немного подумав, Мария решила не говорить, что ее любовник оказался мирийцем. Не нужно, чтобы кто-то, пусть и случайно, догадался, с кем она была, ведь Хозе узнал о ней слишком много.
2896 год от В.И.
28-й день месяца Лебедя
ОРГОНДА. БЕРЕГ НЬЕРА
Диего Артьенде придирчиво осмотрел букет ранних астр, заменил фиолетовую на белую и убрал одну, у которой несколько лепестков были сморщенными и почерневшими.
— Сигнор Аршо-Жуай должен остаться доволен, — задумчиво произнес мириец, любуясь на дело рук своих, — боюсь, гвоздики, которые я ему вручил прошлый раз, уже завяли.
— Диего, — герцог Мальвани с трудом сдерживал смех, — ты невозможен.
— Разве? — Артьенде тронул приколотый к расстегнутой по случаю жары легкой куртке цветок, — но мне нравится преподносить ифранцу цветы.
— Разве? — Артьенде тронул приколотый к расстегнутой по случаю жары легкой куртке цветок, — но мне нравится преподносить ифранцу цветы. Хотелось бы, чтоб он понимал их язык, но в этом я не уверен…
— Я думаю, главное он понимает.
— Главное? — мириец поднял черную бровь. — Я ни разу не повторился, составляя букеты.
— Проклятый тебя побери, Диего, — последний год выдался невеселым, но земляк Рафаэля вновь научил Мальвани смеяться, — ты со своими букетами не лучше наших капралов, которые показывают ифранцам свой зад в надежде, что кто-то смотрит в окуляр на наш берег.
— Ньер очень широк, — неодобрительно заметил мириец, — у нас нет таких рек. Если б он был уже, через него можно было б переговариваться.
— Табит уже Ньера, я присутствовал при обмене солдатскими любезностями. Они не меняются веками.
— Потому я и предпочитаю цветы. Обещаю, этой же ночью они будут в руках Ипполита. Скоро стемнеет, — Диего оценивающе глянул на пылающий горизонт, — мне пора возвращаться.
— Ты мог прислать кого-то другого.
— На ифранском берегу цветы хуже, моему коню нравится плавать, а я люблю сам выслушивать приказы. Нашим прогулкам скоро придет конец, не правда ли?
— Если Аршо-Жуай готов дать сражение, то да.
— Он готов, — взгляд Диего стал мечтательным, — мы навещаем их каждую ночь, ифранцы злы, как атэвские садданы, но нас им не поймать. Значит, они злятся на своего маршала. У них уже почти нет палаток, а об обозе с лодками и прочей дребеденью им пришлось забыть еще в Кер-Женевьев. Каждый раз я захватываю ровно одиннадцать пленных и на следующую ночь отпускаю, — мириец скромно потупил глаза, — ммммм, не совсем одетыми… Кроме того, цветы и письма…