— Бум-бум-бум, — задумался тот, — ну, во-первых, оно должно быть только моим, потому что я неповторим и не хочу ни на кого походить, во-вторых, оно должно звучать красиво, в-третьих… Оно должно иметь смысл…
— Какой? — устало поинтересовался Рито. Происходившее казалось ему глупым сном, который никак не желал кончаться.
— Великий, — сообщил Крапивник, — все должны знать, что я опасен, мудр, хитер, мне нет ни до кого дела, и вообще, что хочу, то и ворочу..
— Может, что-нибудь кошачье? — предложил мириец; разговор с крапивным божком был всяко лучше молчания и мыслей о лежащем в пыли мертвом Сандере. — Кошкам на всех наплевать, они сами по себе.
— Не годится. Кошек никто не боится, они мелкие. Кроме того, теперь на троне по вашей глупости уселся отмеченный кошачьей лапой бастард, свергать его придется мне, так как же я могу назваться кошачьем именем?
— А лев или барс? — внес свою лепту Яфе.
— Ну нет, все бараны и ослы их ляпают себе на сигны. А я не хочу зваться как какой-нибудь дубина-барон. Так что львы и прочие орлы не подходят…
— Может, Дракон?
— Драконов не бывает, — отрезал Крапивник, — а я есть. И я не хочу своим авторитетом поддерживать веру в существование не поймешь кого.
— Ну ты и змея, — вздохнул Кэрна.
— Змея? — быстро переспросил тот. — А ведь в этом что-то есть… Только не змея, а змей! Как там у вас называют змеев?
Рито и Яфе ответили одновременно.
— Серпьенте, — сказал мириец.
— Эр-кулеб, — произнес атэв.
Крапивник наморщил лоб.
— Придумал! Меня будут звать Серпьент Кулебрин!
2895 год от В.И.
9-й день месяца Зеркала
АРЦИЯ. МУНТ
Базиль Гризье молча отхлебнул вина, ожидая продолжения, которое не заставило себя долго ждать.
Мать явно намеревалась высказать сыну все, что думает обо всем вообще и о нем в частности. Ее можно было понять — висящая над головой свадьба, выходки Филиппа, раненый Жорес, но как же громко она кричит…
— Ты не должен был позволить прекратить погоню!
— Матушка, — поморщился Базиль, — у меня голова болит.
— Голова… Жорес ослеп, а ты… Ты позволил уйти этому предателю!
— Гаэтано не предатель. — Проклятый, ну зачем он с ней спорит? С женщинами вообще не нужно спорить, особенно когда они в ярости. — Это Рогге у нас предатель. Мириец — враг, но…
— Он изувечил твоего брата!
— Жорес мне брат, а Кэрне король был больше чем братом. Кстати, можно вас поздравить, если уж мириец не усомнился, что перед ним Тагэре, остальные и подавно поверят. Кажется, в Книге Книг пишут, что лжецы будут наказаны…
— Мерзавец…
— Не спорю, это у нас семейное. — Базиль вытащил из кармана золотую монетку и подбросил. — Решка… К чему бы это?
— Ты проморгал мирийского ублюдка!
— Матушка, вы опять путаете. Ублюдок — это Тартю, но даже он уже не ублюдок. Пока я гонялся по крапиве за мирийцем, Генеральные Штаты решили, что кошачьи следы Пьеру не идут. И Норе тоже. Вы скоро будете вдовой короля, а Нора — принцессой… Интересно, станет ли Филипп королем?
— Твой брат такое же чудовище, как и ты! У меня только один сын — Жорес!
— А про Александра вы, как всегда, забыли, — золотой кружок сверкнул в воздухе, — или он вам не сын, потому что отец назвал его в честь брата? Глупый у него, кстати говоря, девиз был… Я говорю про горбуна Тагэре. Ну что такое «Верность меня обязывает»? Надо было «Пригреваю змей на груди».
— Ты… Ты…
— «Пудель», — услужливо подсказал сын, отпив вина, — «пудель», которого попробовали превратить в гончую, но увы… Не сподобил Творец.
— Тут особого ума не надо. У вас было три сотни человек, а вы их упустили…
— Я уже говорил, мы облазили всю округу. Клеман считает, собаки ошиблись с самого начала, и вообще мы выбрали не ту дорогу. Кэрна поехал не на север, к Лосю, а на юг, к Тигру. Не страдайте, матушка. Байланте ищут и будут искать, Тартю не успокоится. Вы думаете о мести, а он о своей шкуре, которой отчего-то очень дорожит. Хотя она даже на башмаки для отхожего места не годится…
— Шут! Жаль, что на месте Жореса не оказался ты.
— А вот на этом месте, матушка, — граф поставил пустой кубок на стол, — я оказаться как раз и не мог. Мне ваша затея не нравилась с самого начала, и я это говорил. И вам, и Жоресу. Он сам туда пошел, по доброй воле, никто его на веревке не тащил. Ифранцы и Клавдий и без него бы управились, но ему захотелось пнуть мертвого волка, хотя бы понарошку, как выражается Алек. Вот и пнул.
— Ты всегда завидовал Жоресу! — выкрикнула Элеонора.
— Хуже, — очень спокойно ответил Базиль, — я ему подражал.
Мать повернулась и ушла, не потрудившись хотя бы притворить дверь. Надо было встать и закрыть, а еще лучше запереть на сорок засовов, но граф Мо продолжал сидеть за столом, как был, в сапогах для верховой езды и запыленной тунике, прихлебывая вино и подбрасывая и ловя золотой кружок.
— Что это у тебя?
Алек! Единственный в этом доме, кто не рехнулся и разговаривает со всеми родичами.
— Сухайль.
— Сухайль?
— Монетка. Атэвская.
— Покажи. А почему тут дырка?
— У атэвов принято вплетать лошадям в гривы монеты.
Атэвская.
— Покажи. А почему тут дырка?
— У атэвов принято вплетать лошадям в гривы монеты.
— Откуда она у тебя?