Брат Арцей решил раз и навсегда выяснить отношения с отступником, а заодно осчастливить нарождающийся Фэрриэнн. Ангесу пришлось броситься назад и встать одному против пятерых… Так появилась Бездна, но чуждый и Тьме, и Свету храм уцелел.
— Ты рассказал нам не все, — Аддари не был обижен, но ему хотелось знать.
— Не все, — признал Рамиэрль, — но я и не знаю всего… Нам придется идти в место, вызвавшее страх даже у бога.
— Мы попробуем, — спокойно сообщил Норгэрель, — вряд ли это много хуже радужных троп.
— Даже Ангес назвал его дном отчаяния.
— Он нам поможет?
— Он уже помог. Мы знаем дорогу, и нам откроют Врата.
— Но с нами Воин не пойдет.
— Нет. Его долг и его жизнь — не только и не столько Фэрриэнн. Воин ведет свой бой, о котором нам лучше не знать. В Тарру Ангес может вернуться лишь путем богов, но он открыт лишь для всех Светозарных, один из которых мертв, а остальные утопили память о брошенном мире в новых заботах.
Воин ведет свой бой, о котором нам лучше не знать. В Тарру Ангес может вернуться лишь путем богов, но он открыт лишь для всех Светозарных, один из которых мертв, а остальные утопили память о брошенном мире в новых заботах.
— А что Адена? — в глазах Норгэреля мелькнула растерянность.
— Дева пошла своей тропой, они потеряли друг друга. Так я понял.
— Ты понял правильно, — Ангес вновь был тут, стоял, прислонившись к каменному волку и положив руку на голову волку живому, проявлявшему откровенный интерес к лльяме. — Адена умеет забывать о прошлом, даже о счастливом, а неотданные долги ее не заботят. Я был бы рад, если бы Аддар и Норгэрель остались в Фэрриэнне. Это мир людей, в этом его сила и его слабость, а я не могу бывать здесь слишком часто. Людям можно верить до определенной черты, но порой их нужно схватить за руку. Так вышло, что Фэрриэнн слишком близко к Границе и слишком хорош, чтобы позволить ему сгинуть. Помощь бессмертных была бы бесценной, но я вижу, что вы уйдете вместе.
— Да, — виновато сказал Аддари, — я должен увидеть Тарру.
— Тебе придется не только ее увидеть, но и спасти. Или погибнуть, — Ангес надавил на холку своего волка, и тот лег, продолжая коситься на огневушку. — Если вы хотите дойти, не оглядывайтесь, не думайте о том, что видите. Этого нет. Все уже случилось. Случилось века назад, и даже Орел не может ничего исправить.
Река Времени когда-нибудь затопит мертвый остров, но пока Все не обратится в Ничто или пока Странник не устанет от Любви и Прощения и не отринет Надежду, приговор не изменить.
Воин, словно бы грезивший наяву, оборвал себя на полуслове.
— Идите, и да помогут вам Сталь и Пламя не вспоминать каждую ночь об увиденном. Нэо Рамиэрль! Не забудь, что я тебе сказал. Возможно, мы еще увидимся и даже узнаем друг друга. Удачи!
В вечерних глазах Ангеса промелькнуло нечто трудноуловимое — то ли горечь, то ли гордость, то ли вызов. Воин выхватил меч и под победный вой волка вскинул вверх, поймав клинком заходящее солнце. Блеснул алый луч, изгибаясь дугой, внутри которой вскипела кромешная Тьма. На сей раз лльяма не спешила, замешкались и Норгэрель с Аддари. Рамиэрль почувствовал, как его сердце, все еще живое и горячее, судорожно забилось, но эта дорога, какой бы горькой она ни была, могла вести к дому, и Нэо пошел по ней.
2896 год от В.И.
11-й день месяца Лебедя
АРЦИЯ. ЛАНДЕЙ
Лесные проселки походили друг на друга, как горошины из одного стручка, но ехать трактом Мария не решилась. Если Ее Иносенсия захочет ее вернуть, она пошлет белых рыцарей прямым путем. Анастазия умна, но ей и в голову не придет, что за поступком ее помощницы стоит нечто большее, чем желание услужить. Она уехала тайно, воспользовавшись тем, что Предстоятельница отбыла в Кантиску, где в очередной раз пытались выяснить, являются ли Мальвани еретиками. Этот вопрос Анастазию волновал мало, но она не могла не поехать туда, куда едет Илларион. Мария давно заметила, что Ее Иносенсию Предстоятель антонианцев заботил больше других дел, земных и небесных. На следующий день после отъезда Анастазии уехала и сестра Мария, оставив верноподданническое письмо о том, что отправляется разузнать и доложить покровительнице, что же творится на севере. Это было и правдой, и нет.
Мария и в самом деле намеревалась выяснить все про проклятую песенку и настроения местных нобилей, но главным было другое. После разговора с Ее Иносенсией она написала в Гран-Гийо и очень быстро получила ответ, заставивший задуматься. Девушку мало занимал второй брак матери с второразрядным бароном, она так и не удосужилась встретиться с приезжавшими в Мунт родичами, те, впрочем, тоже не явились в обитель.
Маргарита росла наблюдательной девочкой, конечно, она ушла из дома очень давно и многое пропустила.
Возможно, оставшись одна, мать и не устояла перед огромным бароном, но в то, что она позволила ему куда-то отослать близнецов, выбрав не детей, а мужчину, верилось с трудом. Да и письмо, в котором мать уведомляла о своем замужестве и переезде в замок супруга, было каким-то странным. Тогда она, увлеченная Мунтом, не обратила на это внимания, но теперь поняла, что именно ее удивило. Клотильда Гран-Гийо не звала свою дочь к себе. Обида? Нет, мать прощала ей любые грубости, вплоть до прямых оскорблений. Она писала куда чаще, чем хотелось Марии, и звала приехать, даже когда была беременна, если, конечно, была.
Мысль о том, что ее новоявленные брат и сестра на самом деле пропавшие дети пропавшего короля, сперва показалась Марии безумием. Главным образом из-за того, что отчим был сторонником Лумэнов, но барон был по уши влюблен в мать, а та без разговоров приняла б племянников Филиппа, если б кто-то догадался их привезти. Чем больше Мария размышляла, тем больше убеждалась, что ее догадка может оказаться правдой. Значит, ее нужно проверить! Знать, где дети свергнутого короля, полезно в любом случае, а кому об этом говорить, и говорить ли, она решит потом. Возможно, с этого начнется ее союз с Тартю. Или с Мальвани. Но Анастазия об этом не узнает в любом случае.