— Она останется с тобой. Я ей прикажу. Стойте у входа, если увидишь или услышишь что-то похожее на драку, освободи ее, она меня найдет, но твое дело — Аддари. Лук тут все равно не поможет.
— Я все сделаю, Нэо. У меня никогда не было брата…
— У меня тоже не было, — улыбнулся бард, — но теперь появился.
2896 год от В.И.
7-й день месяца Звездного Вихря
АРЦИЯ. МУНТ
Художник не подвел, парадный портрет был готов к назначенному сроку. Пьер смотрел на внушительное полотно, занявшее законное место в зале Нарциссов. Он — мудрый и сильный правитель в алом бархате Волингов, неуловимо похожий на знаменитое изображение Анхеля Светлого. Нора — царственно прекрасная в синем платье, отделанном серебряным шитьем. Царственная чета, символизирующая единение золотых и серебряных нарциссов, и их наследник Анхель. Портретист счел уместным изобразить не младенца, а ребенка лет полутора, но Пьер это одобрил. Спеленутая кукла принизила бы значимость полотна, юный принц должен иметь осмысленный взгляд и демонстрировать фамильные черты.
Пьер с удовольствием рассматривал детали картины: бархатные драпировки, трофейные знамена (после некоторых размышлений Его Величество решил пустить в дело свидетельство побед Александра), портрет Великого Анхеля, помещенный на полотне столь удачно, что, казалось, великий император благословляет своего преемника. Сам Пьер себе тоже нравился. Мастер действовал тактично, исправив и смягчив недостатки внешности Его Величества, но сохранив его индивидуальность. Это был Пьер Седьмой Лумэн, а не выдуманный красавец, и от такого Пьера не отвернулась бы ни одна ноблеска, не то что какая-то служанка!
Тартю поморщился. Почему нам то и дело вспоминаются неприятные вещи? Поднявшая на него руку шлюха сидит в тюрьме, о ней никто никогда не вспомнит. Надо было ее казнить на месте за нападение на особу короля, но он растерялся, а она визжала на весь дворец, как свинья.
Барон Эж и Селестин делают вид, что ничего не поняли. Врут! Все они поняли, но кто мог подумать, что эта корова, которой хорошо к тридцати, станет отбиваться? Он не желал ей ничего плохого, напротив, за свои услуги она бы получила домик в городе. Дура не поняла своего счастья, а его опозорила. Судить ее нельзя, приказать убить? Нет, это ниже королевского достоинства. Лучше забыть, но теперь он трижды подумает, прежде чем выберет себе женщину. Хитрый Эж подсовывал ему свою сестрицу, но такие подарки обходятся дорого, уж лучше потерпеть, пока Нора сможет вернуться к супружеским обязанностям.
— Ваше Величество, — девица Эж, легка на помине, склонилась в почтительном реверансе, демонстрируя довольно-таки среднюю грудь, — Ее Величество ожидает своего супруга.
— Иду, — бросил Пьер. В домашней обстановке Анхель говорил именно так: «Иду», «Буду», «Жду». Монаршье «Мы» у него было для Генеральных Штатов и Совета Нобилей, а вот с вояками император говорил на языке, который новому королю не давался. Новые Гвардейцы служили старательно — еще бы, за такие-то деньги! — но обожания, с которым их предшественники смотрели на горбуна, не было и в помине. Для поднятия настроения, еще раз глянув на портрет, украсивший ту самую стену, с которой раньше смотрел Александр, король проследовал к королеве.
Нора, разодетая в пух и шелк, старательно улыбнулась и пролепетала приветствие. Супругу захотелось ее ударить, потому что… Потому что ни один мужчина не захочет, чтобы его женщина в такой день блеяла, как овца, и отводила глаза, к тому же красные, как у кролика.
То, что королева ночи напролет рыдает в подушку, от чего у нее пропало молоко, Пьер знал. Однажды он попробовал с ней поговорить, но Нора только кусала губы и отвечала, что у нее все в порядке. Возможно, он поторопился, лишив ее матери, но старуха становилась опасной, а тянуть с разоблачением «преступлений» Александра Тагэре было нельзя. Вдова Филиппа смирилась с заточением младших сыновей, но мать есть мать, ее следовало убрать до того, как стало известно об убийстве.
— Сударыня, — король галантно подал королеве руку, и зеркала, не отличающиеся тактичностью придворного художника, злорадно отразили тщедушного человечка в не идущем ему красном облачении, ведущего под руку высокую, бледную красавицу. Пьер предпочел бы нести сына, но, согласно этикету, наследника по очереди брали на руки высшие нобили Арции, вернее, почитающиеся таковыми. Самыми родовитыми были матушка и Селестин Стэнье-Рогге в роскошном маршальском плаще. «Крыса в тигриной шкуре» — так кто-то написал на его воротах. Злоумышленника поймать не удалось.
Их Величества медленно спускались по застеленной коврами лестнице, и каждое их движение повторяли десятки зеркал. Филипп Тагэре, в юности прозванный «пять ланов мужской красоты», вешал их, где надо и где не надо, а его горбатый братец не догадался снять. Александру было плевать, на кого он похож и что о нем думают, он жил по каким-то своим законам.
Двери дворца Анхеля распахнулись. По традиции, Именование наследника проводилось в главном храме Мунта Его Высокопреосвященством. Храм был не так уж и далеко от дворца, и венценосные родители проделывали путь пешком, являя себя и свое чадо счастливым подданным. Тартю чувствовал себя неуютно, ведь с каждой крыши мог ударить арбалет, но пойти наперекор традиции король не решился, ограничившись приказом об усиленной охране. Клеман, Эж и Дюбар делали все, что могли, а Анастазия им помогала, и все равно было беспокойно. Король боялся убийц, насмешек, дурацких случайностей, вроде испоганивших коронацию кошек, но со стороны казалось, что он всем доволен и уверен в себе и любви своих подданных.