— Эстель Оскора взошла над Тахеной, — сообщила мне она в ответ, наклонила по-птичьи голову и добавила: — Скоро пойдет снег, а Луна уже родилась.
— Лупе, ты меня помнишь?
— Лупе была здесь? Не помню, не знаю… Ты пришла, ты — тепло и холод. Тахена тебя знает. Тахена тебя ждала… До весны еще далеко… Тебя ждут. Человек и конь. Они тебе нужны или я их заберу?
— Они мне очень нужны, — мне стало очень страшно, — Лупе! Лупе, это же я, Герика… Помнишь Гелань, Симона, рысь?
— Рысь… Да, ты — дитя рыси. Рысь сломает хребет оленю. Ты пришла, и я пришла, но весна далеко… Все спят, кроме луны и ветра…
Я подошла поближе, и хозяйка Тахены по-детски улыбнулась. Облитая снежным сиянием, она была прелестна. Прелестна и безумна. Лупе признала Эстель Оскору, но напрочь забыла Герику из Тарски, за которой ухаживала в доме лекаря Симона, и Симона она тоже забыла, и Гелань, и то, как ее звали. Ей не было холодно, ей не было весело, ей не было грустно.
— Лупе, а Шандера Гардани и принца Луи ты тоже не помнишь?
— Я помню Лебедей… Они вернутся на озеро, когда сойдет снег. Я знаю тебя. Ты пришла, потому что тебя ждали. Я знаю черного коня с белой гривой, ты на нем ездила. Но весна далеко, а осень уже ушла. Весной проснется Кэриун. Он помнит, а я живу. Много радости, очень много радости…
Лупе еще что-то лепетала, узкие ступни оставляли на снегу четкие следы, на пепельные волосы упала снежинка и не растаяла. Она меня слушала и не слышала, она ничего не знала и знала все, и говорить нам было не о чем.
— Лупе…
— Весна еще не скоро, — в который раз сообщила та, которую когда-то любил Шандер Гардани, — не скоро. Березы скажут, когда придет весна. Березы и Лебеди узнают о ней первыми. Ты пришла зимой, но идешь из осени… Ты дойдешь до весны?
— Дойду, — пообещала я и добавила: — Именем Рыси. Мы с моим другом и моим конем должны пройти в Таяну.
Лупе осеклась и внимательно и хитро посмотрела на меня.
— Эстель Оскора с другом и конем перейдет Тахену столько раз, сколько захочет, но ваша дорога дальше. Вы дойдете до весны?
Книга вторая
Всходы ветра
Александру Городницкому
Автор благодарит за оказанную помощь
Майка Гончарова, Александра Домогарова,
Даниила Мелинца, Юрия Нерсесова,
Илью Снопченко, Артема Хачатурянца
ВСТУПЛЕНИЕ
— Сердце, скажи мне, сердце, —
откуда горечь такая?
— Слишком горька, сеньор мой,
вода морская…
А море смеется
у края лагуны.
Пенные зубы,
лазурные губы…
Федерико Гарсиа Лорка
[Перевод А. Геелскула.]
Улов был прямо-таки отменным. Теперь они не только отдадут старому Тенару долг, но и смогут купить новый парус. Полные сети, и не какой-нибудь там салаки, а настоящего черноспинца! Густав — молодец! Ну и пусть никто, кроме них, не рискнул выйти в море! Шторма никакого нет, а рыбка-то — вот она! Шестнадцатилетний Робер Кошон с обожанием посмотрел на сидящего у руля старшего брата. Густав — самый отчаянный парень на всем побережье и самый видный, недаром Арлетта отказывает всем женихам! Ох, и бесится же ее папаша, ну да Проклятый с ним! Все равно Арлетта выйдет за Густава, хоть они с братом и беднее всех в Кер-Огасте. Пока беднее. Не пройдет и пяти лет, как у них будет все. И новая лодка, и хороший дом, и даже праздничные сапоги.
И новая лодка, и хороший дом, и даже праздничные сапоги.
— Не нравится мне это, — голос брата вернул Робера на грешную землю, вернее, на утлое рыбачье суденышко, — ты будешь смеяться, но этот зануда Юстин, похоже, прав. Будет шторм, и немалый, — брат с грустью посмотрел на добычу. — Проклятый! Вот ведь жалость!
— Ты чего? — не понял Робер.
— А того, что кидай все за борт!
— Это ж черноспинец!
— Да хоть стервья рыба! [Рыбаки считают, что за запретной чертой водится стервья рыба, в голове которой находятся драгоценные камни.] Жизнь дороже! — Брат, не дожидаясь ответа, принялся выбрасывать драгоценный улов. Робер, чуть не лопаясь с досады, бросился помогать. Еще живые рыбины возвращались в свою стихию, вряд ли сообразив, что с ними произошло. Тяжело сидевшая в воде «Арлетта», освободившись от груза, весело закачалась на пока еще небольших волнах.
— Если выкрутимся, — пробормотал Густав, — носа из бухты не высуну, пока на небе хотя бы один хвост [Хвост, точнее, «лисий хвост», так на берегу Сельдяного моря называют облака, появление которых вечером предвещает на следующий день бурю.] будет!
Теперь Робер и сам видел, что дело плохо. Горизонт стремительно темнел, над головой неслась свора лохматых, рваных облаков, то заслоняя солнце, то выпуская его на свободу; из-за этой свистопляски море казалось полосатым. Черно-серое и ослепительно-серебряное сменяло друг друга, но туч становилось все больше, и яркие сполохи растворялись в свинцовой мгле.
«Арлетта» заплясала на волнах, как норовистая кобылка. Густав, убрав и тщательно закрепив парус, хмуро вглядывался в стремительно сужающийся горизонт. Шторм не заставил себя ждать. Сначала налетел ветер, затем хлынул дождь, смешавшись с солеными брызгами. Робер поймал себя на том, что шепчет молитву святому Жозефу и святому Луи. И зачем только их понесло на промысел?! Брат одернул куртку из просмоленной парусины — на кожаную по милости пьянчуги-отца у них не было денег — и заорал: