— Граф!
— Монсигнор. Дайте мне договорить. Рафаэль Кэрна тоже жив и здоров. Я встретил его в окружении весьма странной компании. Атэв, клирик-эрастианец и нечто вовсе несусветное, именующее себя хозяином всея крапивы. Я не сошел с ума, как это ни странно, и я, как вы понимаете, трезв.
— Это был именно Кэрна?
— Я видел его и говорил с ним.
— И вы оба остались живы?
— О, ему ничего не грозило, я был связан, хотя, правду сказать, я для байланте не противник. А что до меня, то мириец никогда не был жадным. С него хватило глаз моего брата, меня он оставил на съедение Рорику и тем, кто отступил в Гвару.
— Вы могли вернуться в Мунт.
— В том-то и дело, что не мог. Я обещал.
— Во имя Проклятого! Зачем вам понадобилось мое слово?! Рорик, узнай он, что Александр может быть жив, вас наверняка отпустит.
— Потому я и прошу вас молчать. Мое признание вот с этим, — Базиль поднял скованные руки, — весьма смахивало бы на трусость, а я хочу умереть прилично. И хочу, чтоб вы знали правду о Гразе и о Кэрне. Хотя о нем вы скоро услышите. Маркиз не в состоянии долго хранить инкогнито, а его спутники — и вовсе как морковка на снегу. Но вы дали слово Мальвани…
— Да, — кивнул Жорж, — хотя приносить жизнь в жертву глупой фанаберии — преступление.
— А у меня, кроме этой фанаберии, ничего нет, — засмеялся Гризье, — так пусть хоть она останется. Вы — «тигр» по праву рождения и никогда не жили в шкуре «пуделя». Я не знаю, кому и что хочу доказать. Скорее всего себе самому, но никто не скажет, что я скулил и ползал на брюхе. Проклятый! Вы все-таки заставили меня исповедоваться.
— В таком случае придется вам услышать, что вам дадено отпущение.
— Арде! Умру с миром. А вы меня простили как кардинал Георгий Гварский или как Жорж Мальвани?
— Как Жорж Мальвани. Таких закоренелых ослов кардиналам прощать не положено. Слово я сдержу, хотя и глупо все это.
— Не спорю. Но мне надоело ваше проклятое презрение. Надоело, — почти выкрикнул Базиль, — если хотите, это моя месть. Всем! Вам! Тартю! Матери с братом! Судьбе, в конце концов…
2895 год от В.И.
24-й день месяца Волка
АРЦИЯ. МУНТ
Обычно скупой, Пьер не пожалел денег, и город к коронации был разукрашен вдоль и поперек. Не забыли даже о фонтанах из пива и вина на площади ратуши — роскоши, от которой отказались даже Лумэны. Гирлянды из сосновых и еловых ветвей украшали яркие розы и лилии из вощеной бумаги, вдоль Льюферы горели тысячи факелов, а на перекрестках весело трещали костры, у которых можно было согреть озябшие руки, а заодно выпить и закусить. Жители Мунта и люди прибывших на коронацию нобилей, разрумянившись от холода и обильной выпивки, с утра толкались на улицах в ожидании кортежа. День был по-осеннему хмурым, но Пьер Тартю, которому через ору с небольшим предстояло стать Пьером Седьмым, не стал дожидаться Светлого Рассвета.
Север волновался, Побережье безмолвствовало, а Юг с каждым днем оценивал свою помощь все дороже. Миропомазание должно заткнуть рот тем, кто болтает, что бастард не имеет права на корону. Не лучше и те, кто согласен на бастарда, но на бастарда Тагэре — сына Александра или сыновей Филиппа от Элеоноры Вилльо, у которых хотя бы отцы не вызывают сомнений.
Сама Элеонора с дочерьми сочла уместным появиться на церемонии, откровенно наслаждаясь подобострастным почетом, от которого за последние три года отвыкла. Сыновей рядом с бывшей королевой не было. Граф Аганнский после встречи с Рафаэлем Кэрной не покидал особняка Вилльо, Базиль ускакал в Гвару (Мунт надеялся, что Лось сдерет с «пуделя» шкуру), а Филиппа и Александра не видели уже давно.
Болтали, что бывший наследник ненавидит нового короля и будущего родича и потому его не выпускают на улицу. Зато остальная родня Элеоноры, принарядившаяся и довольная жизнью, крутилась у самого входа в храм, вызывая неприязненные взгляды горожан. Гостей из Оргонды и Мирии не было, зато в глаза бросалось обилие духовенства.
Колокол пробил тринадцать раз, и украшенная разноцветными флагами и гирляндами галерея запестрела причудливыми одеяниями иноземных послов. Протрубили фанфары, гвардейцы дружно ударили в землю древками алебард, и церемония началась. Тартю не забыл ничего из арсенала древних королей, старательно воспроизведя каждую мелочь, известную по летописям и старинным миниатюрам. Из всех владык Пьера более всего вдохновлял Анхель Светлый, который, выйдя из храма под троекратный приветственный клич многотысячной армии, по алой ковровой дорожке, затканной геральдическими нарциссами, прошествовал к установленному на возвышении напротив ратуши трону, где и принял верительные грамоты иностранных послов. Затем перед императором прошествовала гвардия, после чего наступил черед горожан — каждый цех преподнес возлюбленному монарху приличествующие случаю подарки. Добрых обывателей сменили менестрели и мимы. После седьмого выступления Анхель в сопровождении самых близких, среди которых был Эрасти Церна, покинул площадь, предоставив простонародью веселиться до утра.
Подробное описание коронации, сохранившееся в житии святого великомученика Эрасти, было скопировано до мелочей, однако недаром говорится, что войти в одну реку дважды еще никому не удавалось. Анхель короновался в ясный день, а тут, как назло, зарядил нудный, холодный дождь. Спехом собранные маги-погодники с грехом пополам остановили мерзкую морось, но разогнать тяжелые свинцовые тучи не смогли. И то сказать, бороться с ветрами Эландского моря, принесшими «волчьи дожди» на неделю раньше обычного, была задача не по их силенкам.