— Сын торговца шерстью, — сообщил Камилл Дюбарр, магистр Красной Палаты, выросшей на, казалось бы, засохшем пеньке Тайной Канцелярии. — Надеюсь, вас не смущает его происхождение?
— Если б его отец не наживался на баранах, а сам был бараном, я бы и то возблагодарила судьбу. Никто из здешних лицедеев и сочинителей и близко не подошел к тому, на чем можно строить заклятие!
— Слушаю Ее Иносенсию, — Селестин Рогге был немало озадачен, — но мне казалось, что драма этого шерстеторговца не совсем то, что нужно. Прошло всего полгода. Люди любили Тагэре, очевидцы живы и в здравом уме. Не лучше ли действовать тонко, постепенно… Для начала могла бы подойти драма господина Курси или то, что представил хозяин театра «Марипос».
— Признаться, я тоже не понимаю ваш выбор, — присоединился к королевскому отчиму Дюбарр, — люди все же, простите за очередное упоминание этих животных, все же не стадо баранов. Горбун, как назло, был чист, как Вестник. Уж мне-то вы можете поверить…
— Кто же может усомниться в ваших словах, почтеннейший? — Циалианка холодно улыбнулась. — Но вы не понимаете, что может магия и чего не может. Нам нужно, чтобы люди считали Александра Тагэре убийцей и чтобы ни у кого не возникало и тени сомнений в отношении как происхождения королевы, так и в причине исчезновения ее братьев. Но магия не всесильна. Мы не можем за одну ночь заставить всю Арцию забыть, что было на самом деле, и поверить в то, что говорим мы. Для этого нам и нужны труппы, которые будут бесплатно развлекать людей. Зевак во время дармового зрелища можно обработать так, что они поверят в виновность родной матери и будут убеждены в том, что знают, как все случилось. Более того, у них возникнет насущная потребность убедить в этом других, которые в свою очередь понесут услышанное дальше. Не пройдет и года, как все станут думать одинаково, а на тех, кто останется при своем мнении, будут смотреть как на сумасшедших или мерзавцев.
— Ваша Иносенсия, вы это уже говорили, — осмелился напомнить Рогге.
— Да, говорила, но я еще говорила, что для этого нужна подходящая пьеса. Те, что так понравились вам, не годятся по одной причине: те, кто их писал, врали и знали, что врут. Они старались угодить новому королю, но прекрасно помнили старого и, выставляя его тираном и преступником, не могли справиться с собственным чувством истины. Даже лучший маг не заставит людей поверить словам этих писак, потому что они сами в них не верили.
Иное дело этот Перше, он действительно ненавидит горбуна и боится его. Он верит в его преступления и хочет, чтобы он был наказан, а добродетель восторжествовала. Для него Александр Тагэре — исчадие ада, а те, кто его уничтожает, — герои и защитники справедливости. С этой пьеской мы добьемся того, что хотим… Кстати, стоило бы взглянуть и на самого поэта, даже если б он нам не пригодился, он на самом деле хорошо пишет. Наверняка у него есть и другие пьесы. Их мы тоже поставим.
— А эти-то зачем?
— Неужели ты думаешь, что, убедив Арцию, что Александр был плох, мы разом покончим со всяким недовольством? В Ифране и Элле все спокойно, но этот покой дался тамошним монархам недешево. Арцийцы же привыкли слишком много думать и слишком многого хотеть, с ними будет сложно… Труппы должны обновлять представления несколько раз в год, люди привыкнут к бесплатному развлечению. Тогда, когда вновь понадобится сделать белое черным, а я думаю, это будет довольно скоро, мы легко заставим их видеть то, что хотим мы… Я не слишком навязчива в своих объяснениях?
— Слова Ее Иносенсии полны глубокого смысла, — галантно склонил голову Селестин Рогге.
— Признаться, я не понимал, как Жозефу удавалось собирать тройной налог и при этом держать армии на трех границах сразу… Но вы хотели видеть поэта, сейчас он войдет.
И он действительно вошел. Бриан заметно волновался, и лицо его блестело от пота. На подкашивающихся ногах брат Армана доковылял до стола, за котором сидели двое богато одетых придворных и ослепительно прекрасная женщина в белом. Бриан поклонился и застыл, преданно глядя в глаза элегантному вельможе с маршальской цепью на шее, однако первой заговорила женщина:
— Мне хотелось бы узнать, почтенный…
— Бриан Перше, — напомнил второй мужчина.
— Да-да… Так вот, мне хотелось бы узнать, как вы написали вашу пьесу, откуда вы узнали о событиях, про которые так убедительно рассказываете. Вы встречались с горбуном?
Пот снова прошиб Бриана — он понял, что его уличают во лжи. Еще мгновение назад казавшаяся столь удачной мысль взять одну из безумных пьес Армана и переписать ее, заменив имена действующих лиц, оказалась смертельно опасной. Сейчас господин в платье с алой оторочкой, оказавшийся — как он сразу этого не понял! — магистром Красной Палаты, арестует его за клевету в адрес коронованных особ. Это, как он сам слышал утром, означает отрубленное ухо и изгнание из Мунта. И как он посмел замахнуться на пусть и покойного, но короля. Хотя… Он не намерен отвечать за выходки Армана, который не только сидит у него на шее, но и пишет такие опасные вещи.
— Не смею лгать Ее Иносенсии, — Бриан пожирал глазами Анастазию, — у меня есть брат…