— Это он написал пьесу?
— Э… А… Да, он!
— А почему ее принес ты?
— Видите ли… Мой брат… Он — поэт… Он только и делает, что пишет. Сидит дома и марает бумагу. Прошу простить, но только на перья и чернильный корень уходит не менее десяти аргов в месяц… Я же работаю…
— Писцом в торговой палате, — насмешливо уточнил «красный», — и я полагаю, что эти десять аргов следует вычитать из твоего жалованья…
— Монсигнор…
— Мы не о том говорим, — вмешалась женщина, и мужчины сразу примолкли, — твой брат пишет трагедии?
— Он все пишет — и трагедии, и комедии, а сейчас все больше эти… поэзии… Вирши, знаете ли…
— Будет очень любопытно почитать. Мне кажется, твой брат не без таланта, но вернемся к «Кровавому горбуну». Откуда твой брат узнал то, о чем написал, если, по твоим словам, он не выходит из дома. Кто ему рассказал? Ты?
— Нет, я…
— Что ж, придется спросить твоего брата…
— Моя сигнора… Ваша Иносенсия… — Бриана колотила дрожь, его обычно довольно-таки низкий голос сорвался на кошачий визг. — Мой брат ничего не знает…
— Значит, это все-таки ты?
— Нет, брат!
— Я уже ничего не понимаю, — вмешался Рогге, — кто же ее написал?
— Разве непонятно? — подняла брови циалианка. — Написал, разумеется, отсутствующий здесь поэт, и отлично написал. Но ведь это была пьеса не про Александра Тагэре. Не так ли?
— Да, — сглотнул Бриан, — про какого-то Би… Биви… Бивинура.
— Бивинуара, — поправил Дюбарр, — легендарный хаонгский король, погиб задолго до Анхеля Светлого.
— Что, он действительно перебил столько родственников? — заинтересовался кардинал.
— По-моему, все-таки меньше, — пожал плечами магистр, — как, писарь?
— Ме-меньше, — признал вконец ошалевший Бриан, — я взял два убийства из другой пьесы.
..
— Вот мы и выяснили, — торжествующе улыбнулась Ее Иносенсия, став еще красивее, — этот человек нашел единственный возможный выход. Он взял пьесу, автор которой верил в то, о чем писал, и заменил имена. Только так и могло случиться. Успокойся, сын мой, — в устах молодой красавицы эти слова прозвучали нелепо, но Бриану было не до того, — тебя никто ни в чем не обвиняет. Более того, ты и твой брат будете награждены. Мне нужны и другие вещи твоего брата, принеси их, а тебе придется возглавить труппу актеров, которые будут их ставить. С твоими исправлениями, разумеется, так как нам нет дела до мертвых хаонгских королей.
2895 год от В.И.
9-й день месяца Сирены
АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО
Эгону Фарни было очень стыдно. Стыдно, что в такие подлые времена он счастлив. Барон любил жену, обожал приемных детей и был в восторге от гостей. В довершение всего светило солнце, искрился снег, небо отливало весенней синевой, и как-то не верилось, что под ним могут твориться мерзкие и грязные дела. Владетель Гран-Гийо поправил берет с пером и повернулся к стоявшему рядом Рафаэлю Кэрне.
— Будь я проклят, если это не гости! Ну и славно…
— Если это друзья, — покачал головой мириец. В последнее время Кэрна старательно следовал советам Крапивника, и кое-что у него и впрямь получалось. По крайней мере, он расхаживал по замку, и ни у кого это не вызывало ни вопросов, ни удивления. Николай твердо обосновался в Гран-Гийо в качестве замкового клирика, так как предыдущий, помнивший еще деда нынешнего барона, очень кстати умер в конце осени. Яфе, соизволивший расстаться со своей бородой, в глазах северян легко сошел за троюродного племянника сигноры Клотильды, чья кузина некогда вышла замуж за сигнора из Кер-Эрасти.
Что до Серпьента, то с его талантами превращаться то в бабочку, то в гусеницу он мог ни о чем не беспокоиться и делать что хочет. А хотел он валяться на медвежьей шкуре, положив ногу за ногу, всех воспитывать и ругать за бестолковость. Чаще всего его жертвами оказывались Николай и Яфе, так как Рито и Эгон то и дело отлучались на «охоту», пытаясь отыскать хоть какой-то след Александра. Бесполезно. Многочисленные ищейки Тартю и циалианок тоже остались ни с чем и прекратили поиски: Тагэре объявили мертвым, а мертвых не ищут, по крайней мере открыто. С этим Рафаэль с Эгоном и вернулись в Гран-Гийо. Оставалось положиться на Серпьента, обещавшего разыскать пропавшего короля своими методами, но не раньше весны. Пока на земле лежал снег и не было ни крапивы, ни бабочек, ни гусениц, Крапивник был слеп так же, как и люди.
— Это Крэсси. — Эгон, глядя из-под руки, умудрился рассмотреть сигну, которую везли впереди приближающегося отряда. — Старику не позавидуешь. Потерять сына и обоих племянников…
— Я пойду, — тихо сказал Рафаэль, — отвести глаза отцу Франсуа я не смогу, а видеть меня здесь не должны.
— Пожалуй, — согласился Эгон, — но чего Люсьену надо? Мы, хоть и соседи, но не виделись… Проклятый меня побери, да уж лет пять точно будет.
Рито ушел. Магия, нет ли, но мириец и впрямь умел исчезать, как тень. Славный парень… Владетель Фарни послал сказать сигноре, что к обеду будут гости, и, широко шагая, направился к воротам. Он и впрямь давно не видел Люсьена Крэсси. Сколько же ему? За пятьдесят, ближе к шестидесяти. После Эльты он и Гартаж перешли на сторону Тагэре, а Фарни остались верны Лумэнам. Отец Эгона приходился кузеном жене Люсьена, но родство не предотвратило разрыв. Нет, они не ссорились, они просто забыли о существовании друг друга. От Рафаэля Эгон знал о гибели молодых Крэсси, надо не показать виду, хотя что это он?! Он же был на коронации, там ему и рассказали. Если бы Фарни не прятал у себя Рафаэля Кэрну и детей свергнутого короля, он, не колеблясь, обнял бы гостя, но теперь не умевший хитрить барон растерялся, не зная, как себя вести.
От Рафаэля Эгон знал о гибели молодых Крэсси, надо не показать виду, хотя что это он?! Он же был на коронации, там ему и рассказали. Если бы Фарни не прятал у себя Рафаэля Кэрну и детей свергнутого короля, он, не колеблясь, обнял бы гостя, но теперь не умевший хитрить барон растерялся, не зная, как себя вести. К счастью, Люсьен тоже был смущен и думал о том, что сделать или сказать, а не наблюдал за хозяином.
— Я слышал, вы недавно женились, Эгон?