* * *
После того как в лаборатории в Хасанабаде директор проекта уменьшил дозу морфия, поступающего в кровеносную систему «пациента два», Жанна?Батиста находилась в полусознательном состоянии. Она чувствовала боль, но не понимала, что происходит вокруг. В любом случае боль затмевала всё остальное, и Жанна?Батиста сознавала, что означает каждый её приступ. Хуже всего была боль в брюшной полости — болезнь уничтожала желудочно?кишечный тракт по всей его десятиметровой длине, буквально пожирая нежные ткани, предназначенные для того, чтобы превращать пищу в питательные вещества, и выбрасывая заражённую кровь в прямую кишку.
Ей казалось, что все её тело рвут на части и жгут в одно и то же время. Сестре хотелось пошевелиться, как?то изменить позу, чтобы хоть на мгновение изменить направление приступов боли, но когда она попыталась это сделать, то обнаружила, что все тело, руки и ноги прикреплены ремнями к кровати.
Сестре хотелось пошевелиться, как?то изменить позу, чтобы хоть на мгновение изменить направление приступов боли, но когда она попыталась это сделать, то обнаружила, что все тело, руки и ноги прикреплены ремнями к кровати. По какой?то причине это показалось ей оскорбительным, и она почувствовала нечто худшее, чем просто боль, но первая же попытка выразить протест вызвала страшную рвоту, от которой сестра едва не задохнулась. Тут же появился космонавт в синем скафандре и повернул кровать, дав возможность рвоте стечь в пластиковое ведро. Жанна?Батиста увидела в нём чёрную мёртвую кровь. На секунду это отвлекло её от боли, и она поняла, что выжить ей не удастся, что болезнь зашла слишком далеко, что её тело умирает, и тогда она стала молиться о смерти — только в ней было спасение от боли. Конец должен наступить как можно скорее, иначе исчезнет вера в Бога… Осознание близкой смерти выскочило в её угасающем мозгу, словно чёртик из ящика. Но у этой детской игрушки были настоящие рога и копыта. Ей хотелось, чтобы рядом оказался священник. А где Мария?Магдалена? Неужели ей суждено умереть в одиночестве? Умирающая монахиня посмотрела на людей в космических скафандрах, надеясь увидеть за пластиковыми шлемами знакомые лица, — на них было сочувствие, но все они были чужими. Когда двое приблизились к кровати, она поняла, что они говорят на незнакомом языке.
Медик старался быть предельно осторожным. Чтобы взять пробу крови, он прежде убедился, что рука надёжно закреплена ремнями и практически не может сдвинуться. Затем его товарищ сжал её своими сильными руками в перчатках, стараясь как можно дальше держаться от иглы. Первый медик кивнул, выбрал вену и воткнул иглу. Игла попала с первой попытки. Он подсоединил к задней части шприца вакуумную трубку на пять кубиков, и в неё потекла чёрная кровь. Когда трубка наполнилась, медик, бережно положил её в пластиковую коробку и набрал кровь ещё в три такие же трубки. Затем он выдернул иглу и прикрыл марлей ранку, которая не переставала кровоточить. Его помощник отпустил руку больной, обратив внимание, что на коже образовались тёмные синяки. Коробку накрыли крышкой, и первый медик покинул палату, а второй прошёл в угол, чтобы облить свои перчатки раствором йода. Им подробно объяснили, насколько опасны их обязанности, но, как это свойственно нормальным людям, несмотря на многочисленные повторения, демонстрацию фильмов и слайдов, они не слишком поверили этому. Теперь невозможно было не верить. Теперь все армейские медики как один умоляли Аллаха, чтобы смерть как можно быстрее унесла эту женщину в то место, которое Он уготовил для неё. Наблюдать за тем, как распадается её тело, было достаточно страшно, но перспектива последовать за нею в это ужасное путешествие заставляла сжиматься самые мужественные сердца. Им не приходилось видеть ничего подобного. Эта женщина буквально таяла изнутри. Заканчивая дизинфекцию своего защитного костюма, медик услышал крик боли, такой мучительный, словно сам дьявол истязал маленького ребёнка. Хриплый крик был так ужасен, что проник через пластик костюма. Медик обернулся и увидел, что глаза и рот женщины открылись.
Взятые образцы крови перенесли в лабораторию, что размещалась в конце коридора. Здесь ими тут же занялись — быстро, но с максимальной осторожностью. Моуди и директор проекта оставались в своих кабинетах. Столь несложная операция не требовала их присутствия в лаборатории, к тому же было намного проще следить за тестами без мешающего защитного снаряжения.
— Так быстро, так поразительно быстро, — в благоговейном ужасе покачал головой директор.
— Да, штамм Эбола разрушает иммунную систему, словно мощная приливная волна, — кивнул Моуди. Изображение поступало на экран компьютера от электронного микроскопа, и все видимое поле заполняла масса вирусов, которые имели конфигурацию пастушьего посоха. На экране можно было заметить несколько антител, но это были считанные овцы в стае львов с такой же вероятностью выжить.
Вирусы нападали на кровяные тельца и пожирали их. Если бы врачи могли взять образцы тканей внутренних органов больной, они обнаружили бы, что её селезёнка, например, превращается в какой?то твёрдый резиновый шар, полный крохотных кристалликов, своего рода транспортных средств для вирусов Эбола. Вообще?то было бы интересно и даже полезно с научной точки зрения произвести лапароскопическое исследование брюшной полости, чтобы увидеть, что делает эта болезнь с тканями через равные промежутки времени, но это могло ускорить смерть пациентки, а они не хотели идти на такой риск.
В образцах рвоты присутствовали частицы тканей из верхней части желудочно?кишечного тракта. Это представляло особый интерес, так как частицы были не просто оторваны, а мертвы. Большие участки тканей все ещё живого тела пациентки были уже мертвы; оторванные от того, что ещё оставалось живым, они выбрасывались из тела в процессе бесполезной борьбы за жизнь. Заражённая кровь подвергнется обработке на центрифуге и будет заморожена для дальнейшего использования. Полезной была каждая капля, извлечённая из её тела, вот почему в вены женщины постоянно вводилась кровь, как при внутривенном вливании. Очередной тест сердечных энзимов показал, что сердце Жанны?Батисты, в отличие от сердца пациента «Зеро», продолжало биться нормально и ровно, словно у здорового человека.