Мокрые губы надвинулись, и больше Сале ничего не помнила.
* * *
— …Бовдуры! Йолопы, три сотни чертей вам в печенку! Где пан Мацапура, спрашиваю?!
Кричат. Громко кричат; непонятно. Это снаружи. А что внутри? Внутри бродило жалкое эхо кошмара, наполняя все тело отвратительной слабостью. Сале открыла глаза и некоторое время лежала без движения.
Тишина.
Отчего-то подумалось: «Если милейшему Стасю ночами всегда снится подобная пакость, то неудивительно, что он предпочитает отсыпаться днем!»
Мысль мелькнула и исчезла, оставив привкус непроходимой глупости.
Уксусный привкус.
— Да чтоб вам в башке клепки поразбивало, бурлаки чортовы! Бежите за паном, говорю!
«Важно бранится! — чуть слышно булькнуло снаружи у самого окна. — Ох, важно… аж кулаки чешутся!…».
Чувствуя себя вконец разбитой, Сале сползла с кровати и, стыдно кряхтя по-старушечьи, стала одеваться.
— Ох, важно… аж кулаки чешутся!…».
Чувствуя себя вконец разбитой, Сале сползла с кровати и, стыдно кряхтя по-старушечьи, стала одеваться. Из полуоткрытого окна (со вчера забыла запереть на щеколду?) зябко тянуло промозглостью; наверное, это было кстати, потому что голова мало-помалу начала проясняться. Суставы невыносимо ломило, надеть сорочку стоило большого труда, а уж натянуть поверх приталенную керсетку, тщательно застегнув ее на все многочисленные крючочки — и вовсе мучение. Возясь с кашмировой юбкой, Сале обнаружила, что ноги ее до самых бедер покрыты синяками и следами от щипков.
Думать о причине этого безобразия было больно и немного страшно; женщина сунула ноги в сапожки, прихватила полушубок и, охая, пошла на крыльцо.
Снаружи был день, сползающий к вечеру.
А еще снаружи на весь двор горланил пожилой дядька, ежеминутно утирая рукавом нос, больше похожий на сизую сливу. Дядька ругательски ругал караульных «бовдурами» и «йолопами», обещая их отцу знатный «прочухан» на том свете, а матери — плохопонятную «трясцю» и сто чертей с вилами впридачу. Дядька требовал встречи с паном Мацапурой-Коложанским, встречи, как он выражался, «сей же час», а если пан Мацапура занят, то нехай к нему, к сизоносому дядьке, выйдет самолично пан надворный сотник; а еще лучше — пусть его, дядьку, пустят в теплую хату, к пану Юдке, и тогда он раскажет нечто наиважнейшее.
Караульные сердюки переглядывались, хмыкали в усы. Пан Станислав до сих пор не вернулся из замка, и посылать туда за зацным и моцным паном мог решиться лишь сумасшедший. Что касается надворного сотника, то пан Юдка после ранения вряд ли способен был выслушивать наиважнейшие донесения от подозрительного дядьки.
Если вообще был еще жив.
Брать же ответственность на себя, слушать и потом принимать какие бы то ни было решения… этого сердюкам страх как не хотелось.
— О, вот и пани! — явление Сале вселило радость в сердца караульных. — Слышь, горлопан, ты с сиятельной пани говори! Или проваливай, ежели брешешь!
Дядька шморгнул своей сливой и с недоверием уставился на Сале.
— Чего надо?! — с отменной гримасой поинтересовалась женщина, вкладывая в короткий вопрос все раздражение сегодняшней безумной ночи (дня?!). — Я слушаю.
— Хведир-писарчук в саму Полтаву ускакал, — ни с того ни сего заявил дядька после некоторого размышления, хмуро уставясь на ближайший сугроб, словно на давно не виденного кума. — Соображаешь, пани? Вот так прямо взял и ускакал, с десятком хлопцев. А тут талдычишь им: «Зовите пана Мацапуру!» — отмалчиваются, дурни, чтоб их в пекле смажили…
— Ну и что?
Путешествия некоего Хведира сейчас интересовали Сале меньше всего.
— А то, пани ласковая, что в Валки двое всадников прискакали. Еще вчера, на закате. Коней запалили, и под седлом которые, и заводных, а прискакали. От сотника Логина гонцы: есаул Ондрий Шмалько, и с ним куренной отаман, батька Дяченко. Сказывают, на Дунае с турками-нехристями замирение вышло, или еще что… Вот Логиновскую сотню к Великому Посту домой услали, на прокормление. Заместо убитых реестровцев две дюжины молодых чуров вписали; а вдобавок еще и ватага сечевиков прибилась, с дозволения пана наказного гетьмана. Вот оно как вывернулось, ласковая пани! Сечевики все сорвиголовы тертые, битые, на соломе смаленые, да и Логиновские черкасы тоже не пальцем деланы! Гонцы сотню с обозом недели на две, а то и на полторы обогнали… Выходит, сотник Логин сейчас через Днепр переправляется. Вскорости домой нагрянет, к галушкам да вареникам. Ясно?!
Не нужно было иметь семь пядей во лбу, завернутых на манер малахая Рудого Панька, чтобы понять смысл дядькиных слов.
Ясно?!
Не нужно было иметь семь пядей во лбу, завернутых на манер малахая Рудого Панька, чтобы понять смысл дядькиных слов. Возвращение домой бравого сотника Логина во главе седоусых ветеранов, прошедших огонь, воду и медные трубы, тем паче что в сотне, по словам самого пана Станислава, реально насчитывалось бойцов сотни две с половиной… Явись Логин сюда в самый разгар территориальных притязаний Мацапуры-Коложанского, да узнай, что дочка его сидит в панских погребах — гореть Мацапуриному замку сверху донизу!
Сале незаметно улыбнулась.
Ее вполне устраивала любая причина, в связи с которой милейший Стась не захочет тянуть до Купальской ночи с открытием «Багряных Врат».