В третий раз перекреститься не пришлось. Замерла рука. Помнила Ярина книгу об Иове. И о Сатане клятом помнила, да как-то не задумывалась.
— А потому и землю сгубить Противоречий отнюдь не сам задумал. Да не о том речь. Пойдем, снова посмотрим. Вместе.
Как вставала — трость подал, руку калачиком согнул. И впрямь, кавалер!
Возле окна дивное началось. Поглядел Дикий на небо, прищурился и принялся в карманах шарить. Долго шарил — видать глубокие карманы панские.
— А вот гляди, Ярина Логиновна! Нравится?
Взяла, в руках повертела. Зеркальце? Нет, вроде. Стекло, да какое-то мутное. Словно коптили его. Тронула пальцем — не мажется.
— Сие, панна сотникова, оптика называется. Не простое стекло — с дымом. А как через него глянешь, все больше кажется — в четыре раза. Знатные тут мастера! Ну-ка, проверь!
Поглядела Ярина на Дикого Пана — и чуть не отшатнулась. Экое чудище! Черный, словно арап, рожа — с гарбуз знатный!
— Поняла? Ну, а теперь — на солнце взгляни. Не бойся, глаз не обожжешь.
Делать нечего. Взглянула.
Маленьким было солнце — словно плошка медная. Плоское, а по краям — вроде темной каймы. Даже обидно Ярине стало — это ли светило, что жизнь всем дает?! Фу ты, химерия!
— А теперь — влево. Чуть-чуть.
Серым казалось небо, словно то, во сне виденное. И странно гляделось на том небе черное пятнышно. Вроде как школяр-неряха кляксу посадил.
— Так это что — Аспид? — поразилась она.
Отняла мутное стекло — и зажмурилось. Яркое солнце в этих краях!
Задумался Дикий Пан, крутнул ус, губами пухлыми причмокнул.
— Про Аспида, Ярина Логиновна, книга «Рафли» пишет. А для того пишет, чтобы всем ясно стало. Не Аспид это, понятно. Да не в названии дело. Скоро пятно вырастет, хоботом вниз опустится. А в тот хобот весь сей мир и вытянет. Вот так!
Не удержалась — снова на небо взглянула. Пятнышко — и пятнышко, маленькое, еле разглядишь. А вот ежели разглядишь…
— Никак дыра? — поразилась она. — Словно небо насквозь проткнули!
Ничего не ответил Мацапура. Кивнул только.
— Надо гетьману… кнежу написать!… — быстро заговорила Ярина. И осеклась. Кнежу Сагорскому? А, может, еще и самой приехать — со своей же головой на блюде?
Да и к чему писать? Ведь знает кнеж! Знает!
«…Незаконный… несанкционированный переход господина Мазапуры через Рубеж каким-то образом нарушил его функционирование… существование.
Более того, вероятна угроза нашему миру… Сосуду… реальности.»
Прав был, выходит, пан прокурор Иллу!
— Но что же делать, пан Станислав?
Сказала — и язык прикусила. Как только повернулся?
Прости, пан Станислав, лыцарь благородный!
И на это ничего не ответил Мацапура. Руки за спину заложил, голову понурил. Шагнул к пустому кнежскому креслу. Не дошел, назад повернул.
— Написал я кнежу Сагору, Ярина Логиновна. Неглуп он, поймет. Да что толку? Чародеев позовет? Лапки лягушачьи сушить станет?
Снова повернулся к креслу, шагнул — и опять назад повернул.
— И через Рубеж не перейти. Ни с визой, ни с чародейством! Как в домовине!
Всмотрелась Ярина. Или кажется ей, или вправду Дикий Пан труса спраздновал? Да неужто?
Вот так дела!
— То пан Мацапура не знает? — усмехнулась она. — Рубежи те по милости зацного пана закрыты. Ой, пан, пан мостивый! Такой чернокнижник — и в силок попался! Ровно тот мугырь, что гвоздем палец колол да чорта в полночь ждал!
Дернул плечом Мацапура. Смолчал. А Ярине и в самом деле весело стало.
— Попов, говоришь, слухать не надо? Так ведь попы разные есть. Вон, Еноха Хведир, которого ты батьки лишил, мудрые слова сказал как-то. Нельзя материи тонкие трогать, потому как из них мир Божий соткан. А ты, пан моцный, сапогом проломиться решил!
Сказала — и возгордилась. И ведь запомнила! Эх, мало им с Хведиром-Теодором толковать пришлось! А если и толковали — то все про материи да энергии эти тонкие, будь они трижды!…
Эх, Хведир, Хведир! Встретимся ли?
— Ну, считай устыдила, Ярина Логиновна. Вот выберемся, так я прямиком в обитель Межигорскую отправлюсь. Власяницу надену, вериги с два пуда. И почну слезы лить. Слезы лить — и образам кланяться… Да это ежели выберемся, смекаешь?
Ярина очнулась. Далеко Хведир, а Дикий Пан — вот он. Ухмыляется, усы гладит. Видать, опамятовался.
— Я так прикидываю, панна сотникова. Месяц у нас — не больше. И за тот месяц извернуться нам следует. Понимаешь ли?
— Извернуться?
Дернулась трость в руках. Если бы не нога бессильная, размахнулась, полоснула бы поперек ненавистной рожи.
— Ой, умен ты, пан Мацапура! Ой, умен! Давай, вертись, а я погляжу. Весело глядеть будет!
— Ничего-то ты, видать, не поняла, Ярина Логиновна!
Вздохнул Мацапура, каптан на брюхе оправил. К окошку подошел, стеклышко дымное к глазу приставил.
— Вчера-то меньше было. Растет! Нет, Ярина Логиновна, смотреть я стану. А ты — вертеться. Дурак кнеж Сагор — талисман волшебный из рук выпустил! А за меня не бойся, моя ясочка. Не выпущу!
* * *
Заперты двери. На окнах переплет мелкий, не открыть, не выглянуть. Темница! А что не подвал сырой, а покои богатые — велика ли разница? Только и осталось — горницу шагами мерить. Да и то, много ли пройдешь с ногой хворой? Раз, другой…
— Отворите! Отворите!