Минутой позже толстяк-кухарь выбрался наружу, начав с дедом долгий, невообразимо шумный торг.
— Полтора карбованца? — орал он, ударяя оземь шапкой, после чего принимался топтать шапку сапогами. — Сдурел, дед?! Да за полтора карбованца я выкормленного кабана куплю! Кожух дубленый куплю, еще и папаху смушковую! Скидывай цену!
— А соль, соль-то яка?! — не сдавался Панько, подначиваемый развеселившимися сердюками на купеческие подвиги. — Поглянь, блазень ты этакий! — разве ж то «крымка»?! Это ж «бахмутка», самочистейшая! — нет, ты поглянь, поглянь, языком сунь! Кожух он купит… папаху он купит… хрена он купит за полтора карбованца, да и хрена-то не купит!…
Кухарь в сотый раз совал языком, кривился, и торг начинался сызнова.
Когда же наконец денежный вопрос был кое-как улажен, Панько засобирался обратно. Видимо, он был изрядно доволен итогом торговли, потому что на посошок сунул сердюкам бутыль с…
Сале показалось, с водой.
— Выпейте, хлопцы, — задумчиво буркнул ведьмач, дергая бороденку. — Выпейте на помин души… не глядите, что халява — добрый чвирк, двойной перегонки!…
— Чьей хоть души-то? — сразу несколько рук вцепились в бутыль с чвирком — не отнимешь.
Рудый Панько только малахай поглубже нахлобучил да побрел к саням.
Дескать: эх, хлопцы, был бы помин, а душа для него завсегда сыщется!
Когда дед укатил восвояси, а сердюки успели для разгона пропустить по чарке-другой, во двор спустился Рио. Он постоял-постоял, глядя перед собой и словно забыв, зачем выходил из коморы, потом решительно направился к сердюкам и обеими руками поднял бутыль. Пока он пил прямо из горлышка, щедро заливая грудь, в глазах собравшихся вокруг мужчин родилось и выросло до необъятных размеров чистое, искреннее восхищение.
Двойной перегонки.
Сале еще подумала: так сельские дети глядят на канатоходцев и бродячих фигляров.
— Сальцем, сальцем заешьте, ваша мосць!
Даже кухарь метнулся от дверей своей обители поучаствовать в этом чуде: пан гуляет разом с сердюками!
— Заешьте, не побрезгуйте!
Герой заел, смахнул слезу и подсел к выпивохам.
Сверху высунулся из окна пан Юдка, глянул сумрачно, но встревать не стал.
— В него плечи, як у бабы,
В него очи, як у жабы,
В него усы, як у рака,
Сам недобрый, як собака! —
вскоре оглушительно затянули сердюки, со значением косясь на окно.
— В него плечи, як у бабы,
В него очи, як у жабы,
В него усы, як у рака,
Сам недобрый, як собака! —
вскоре оглушительно затянули сердюки, со значением косясь на окно.
— Сам недобрый, як собака! —
блаженно подтягивал странствующий герой, утирая слезы.
Еще позже вся компания ушла со двора, горланя песни и смачно обсуждая прелести шинкарки Баськи, а также лихой вдовушки Солохи, к которым они, собственно, и направлялись — добавить во всех смыслах. Вернулись сердюки далеко за полночь; когда именно, Сале не запомнила, потому что легла спать. Разбудило ее мерное громыхание в коридоре. Сунувшись туда прямо в ночной сорочке, женщина обнаружила героя в полном доспехе, марширующего из угла в угол без особой цели и смысла.
— А, С-Сале… — герой попробовал улыбнуться и неожиданно икнул. — Ежиха Сале со стальными иголками… Не сп-пится?… и мне не с-с-с… не с-с-спи… а, чтоб его!…
И продолжил маршировать.
— Ты б шел ложиться, — женщина сперва хотела высказать Рио все, что думала о его несвоевременном загуле, но сдержалась.
Сдержалась легко, удивившись собственной покладистости.
Мельком подумалось: а славно было б упиться вдрызг самой!… почему раньше ей не приходило в голову такого простого выхода из тупика?! — захлебнуться, забыть, не думать, не помнить, и просто шляться в коридоре, мешая честным людям коротать ночь в честном забытьи…
— Заказ! — вдруг возвестил герой, с лязгом садясь прямо на пол. — Большой Заказ! Не поверишь, Сале — я т-так его хотел… т-так ждал… дождался. И к'Рамоль тоже дождался… и Хостик… сейчас рады, н-небось!… до смерти рады. Скажи, Сале! — кому я мешаю на этом свете? Кому? Скажи! Ехал, думал: денег заработаю… миры посмотрю… Насмотрелся! Сыт по горло! Ведь ты тоже сдохнешь из-за меня, а я останусь жить дальше, жить и переезжать с м-места на место, нянчась со своим запретом на убийство! Они пошли к бабам, эти парни, и я пошел вместе с ними… скажи, Сале! — зачем я пошел с ними?!
— Успокойся, Рио, — женщина села рядом, остро чувствуя холод, идущий от половиц.
Не застудиться бы, перед самым отъездом!
— Успокойся и иди ложись. Ну зачем мужчины ходят к бабам?… нашел, что спрашивать, глупый! Завтра мы уедем, уедем домой, и все вернется на свои места. Иди спать, герой.
— Все вернется на места, Сале? И Хостик вернется? И Рам?! И мы с тобой?! Ты врешь, и сама прекрасно понимаешь, что врешь… и я тоже понимаю. Ладно, пора и впрямь спать… герою пора спать…
Скрежет, взвизг металла — Рио поднялся на ноги и потащился к лестнице.
Встав на первую ступеньку, он обернулся.
— А я ведь… — совсем уж непонятно сообщил он, глядя мимо Сале. — Я ведь с женщинами… еще никогда. Ни разу. Мне ведь, в сущности, еще и тринадцати нет… маленький я еще. Маленький…
И совершенно бесшумно пошел к себе.
Высокий воин в боевом железе; усталый мальчишка, заживо похороненный в убийце с запретом на убийство.