— Которые? Из Гонтова Яра?
— Из Гонтова.
Пан писарь ничуть не удивился. В черных с проседью усах мелькнула усмешка.
— То не ко мне. Им к архимандриту надо. К отцу Мельхиседеку. Черти, вишь, к ним в село повадились!
— Черти?!
Писарь, не торопясь, захлопнул книгу, снял окуляры, вложил в кожаный, шитый бисером, футляр.
— Помнишь, на той неделе болтали, что в Гонтовом Яру баба чертенка породила? А теперь к ним и вовсе — толпа чертей пожаловала. Один чорт на коне белом, другой — на коне вороном…
Девушка быстро перекрестилась. Писарь последовал ее примеру, но усмешка не исчезла — стала еще шире.
— Вот они, заполошные, сюда прибежали — сикурсу просить. И что посоветуешь, Ярина Логиновна?
Девушка непонимающе поглядела на улыбающегося пана писаря. Наконец и сама усмехнулась:
— Врут, думаешь, дядько Лукьян?
— Да не то чтобы врут… Ты, Яринка, садись, да шапку с кожушанкой снимай. Жарко тут! Ужинать будешь?
Девушка послушно сняла шапку, растегнула крючок ворота, но садиться все же не стала.
— Ужинать — потом. Но ведь чего-то там приключилось! Иначе зачем им сюда прибегать?
— Сие суть злонравные плоды невежества, дурными нравами усугубленные…
Ярина быстро оглянулась. Высокий нескладный парень — тоже в окулярах, — незаметно вошел в залу и теперь с интересом поглядывал на происходящее сквозь толстые стеклышки.
— …Истинно глаголил учитель мой, блаженный муж Григор Варсава: без просвещения народного обречены мы прозябать среди диких суеверий, подобных суевериям ефиопов или индийцев заморских… Здравствуй, Ярина!
— Вечер добрый, Хведир Лукьяныч! — ничуть не удивилась девушка.
— Так что же там у них приключилось-то?
Парень в окулярах бухнулся на лавку, вздохнул:
— Да ну их, пейзан сих лапотных!
— То есть как «ну»? — возмутилась девушка. — Люди без шапок на снегу стоят!
— То от дурости! — вновь усмехнулся пан писарь. — Теодор, расскажи, ты же с ними балакал!
Тот, к кому столь странно обратились, не спеша снял с носа окуляры, протер и вновь водрузил на место. Было ясно, что тема его явно не увлекала.
Хведир Еноха, младший сын пана писаря, вернулся прошлой осенью в Валки после шести лет учебы в Могилянской коллегии. За эти годы он приобрел дурную привычку изъясняться книжными словами и изрядно зачванился, отныне предпочитая откликаться на «Теодора» вместо излишне простонародного «Хведира». Если окуляры были вещью неизбежной, то все прочее вызывало усмешку — у кого добродушную, а у кого и злую, хотя зла парень никому не делал. Добра, впрочем, тоже — слонялся по округе, книжки читал да играл на свирели, изрядно фальшивя. Батька, пан писарь сотенный, не спешил пристраивать сына. Поговаривали, что по весне он вновь пошлет младшего в коллегию — на философа учиться.
— Ведомо сугубо, — парень наставительно поднял указательный палец вверх, — что в представлениях пейзанских, ныне фольклором именуемых…
— Хведир! — Ярина топнула сапожком об пол. — Еще раз по-бурсацки заговоришь, я на татарский перейду!
Грозила она не зря. Агмет, отцов слуга, выучил свою воспитанницу не только татарскому, но и турецкому.
— Борщив як три не поденькуешь, — невозмутимо откликнулся Хведир-Теодор, — так в моторошни засердчит; и зараз тяглом закишкуешь, и в буркоти закендюшит.
Девушка не выдерждала — рассмеялась. Парень вздохнул, покачал головой:
— Вот так всегда! Да ничего там не случилось, Яринка! Вдова Киричиха с каким-то пришлым сошлась, родила байстрюка, а сама и померла. Упокой, Господи…
Он быстро перекрестился, остальные поспешили последовать его примеру.
— Дите сиротой осталось, при брате. А брат, почитай, его лет на двадцать старше — чумак, заризяка, без ножа на улицу не выходит. Ну и загулял по селу разголос, будто младень сей — чертенок, и от того чертенка всему селу пропасть. Попом там отец Гервасий, темный, как ночь, а дьяком — Юско Шалый, ученый да дурной. Наслушался всякого вздора и решил, что дите должно по книжке отчитывать, беса выгонять. Экзорцист нашелся! Схватили они младеня, на выгон потащили. Брат, чумак который, за нож, а они его — в каменья. И тут, в раззор самый, четверо приезжих на огонек завернули. «Чего делаете?» — спрашивают. А паны посполитые — деру.
— А почему — черти? — поразилась Ярина.
— А потому — дурные! — наставительно пояснил сам пан писарь. — Конь, вишь, у одного заброды белый, у второго — рыжий, у третьего — вороной. А четвертая будто бы и вовсе на коне бледном. Смекаешь, чего удумали? Я их, селюков, по-хорошему спрашиваю: с оружием, мол, приезжие? Не разбойники ли? А они: нет, мол, без рушниц, только с шаблями, зато зрак страховидный имеют и баба средь них — чисто ведьма. Помнишь, Яринка, как в прошлом году в Конотопе ведьму ловили?
Девушка кивнула и звонко рассмеялась. Слух о конотопской ведьме прошел по всей Гетьманщине. И не только слух — сотника Халявского за дурь да за самоуправство с сотни сняли и виру наложили такую, что не расплатиться.
— А все же не годится, дядько Лукьян! — отсмеявшись, заявила она. — Вдруг и вправду там чего непотребного деется? Слыхал ведь — до ножа с каменьями дошло!
Писарь вздохнул, качнул окулярами: