— Вижу, Ондрий, вижу! Ты новых пошли. Пусть смотрят, пусть руками щупают! Должен быть путь, должен!
Сказал — и еле сдержался, чтобы самому вперед не рвануть. Все чудилось, что проглядят хлопцы тропинку нужную, не заметят…
— Чего встали! Вперед! Вперед!
Рысью шли кони, да не бодро, не споро. Видел сотник — притомились, отощали, вон уже ребра видать. Хорошо, хоть вода есть в местах этих клятых!
И коням плохо. И хлопцам. И ему, Логину Загаржецкому, не по себе.
Влево покосился, осторожно, чтобы себя не выдать. Вот он, Юдка-злодей! Ишь, ухмыляется, бороду рыжую гладит! Так бы и выхватил «ордынку», так бы и рубанул поперек поганой рожи!
Эх, нельзя! До вечера обождать надо. Может, одумается лиходей, о жизни своей вспомнит, о душе?
Но уже понимал сотник — не одумается. Тверд Юдка, не уступит. Решил погубить всех, с собой в пекло забрать — и погубит. И заберет.
Аж зубами скрипнул Логин. Его вина! Его! Не раскусил жида клятого! В глаза не взглянул! Так что не Юдка виноват, а он сам. Это он, Логин Загаржецкий, взял в проводники сатану-анчихриста, чаклуна Панька послушавшись. Сам и расхлебывай, сотник валковский!
…Эх, Панько, Панько! Или не спасал его сотник? Не покрывал, не прятал, когда хотели химерника старого в полковую канцелярию за ворожбу отправить — прямиком на дыбу?
И чем отплатил ведьмач?
Не утерпел пан Логин — обернулся. Вот они, хлопцы! Его гордость, сыны его! Позвал в самое пекло — и пошли! И ведь знали, что не за Мацапурой-нелюдем спешит их сотник. Чорт с ним, с Диким Паном (а ведь и вправду — с ним!). Ярина! Ярина Логиновна!
Яринка!
И сон вспоминается — про совет военный да про ампиратора-филина. Ведь тому, кем был он, Логин, в том сне, тоже, небось, немало сулили! Но ведь не оплошал, не повел хлопцев на погибель!
Эх-ма!
Когда ему в палец игла золотая ткнулась, простился сотник с душой своей бессмертной. Думал: душу — на дочку. Свою душу. Свою! Не хлопцев, не черкасов валковских, за которых перед Богом да гетьманом в ответе. И кто ж он после этого? Ну, разорвут Юдку-убивца конями, ну, отрежут поганую голову. И что?
Обернулся пан сотник влево. Твердо смотрел клятый Юдка. Твердо, без страха.
Твердо, без страха. А как поймал его, Логина, взгляд — ухмыльнулся в пламень-бороду.
И жаром залилось лицо, и рванулась рука к верной «ордынке»…
— Пане сотник! Пане со-о-отник!
Что?!
Нет, не обмануло эхо. Да и нет тут эха! А как рушница бьет, Логин Загаржецкий помнил крепко. Помнил — не спутает.
— Хлопцы! К бо-о-ою!
Юдка Душегубец
Вэй, ну и людно на Околице стало! Прямо прошпект питербурхский!
— Отряд там! С рушницами! Нечитайлу ранили!
— Как? Нечитайло! Эх, рассучьи дети! Ну-ка, хлопцы, заряжай!
Так-так! На белом коне долговязый… Как бишь его? Ага, Забреха, второй конь — с седлом пустым…
— Трое! Или четверо! И коней с дюжину. То есть не коней…
— Впере-е-о-од!
Эх, горяч ты, пан Логин! Я бы сперва хлопца дослушал. А вдруг там не кони, а медведи? Или тигры?
— Гром, бонба готова?
— Завсегда готова!
Ага, вот они!
Вначале почудилось, что встречались уже. Латы темные, да шлемы, да пики. Не из Вифлиема ли едут? Вкруговую?
— Пали!
Хорошо, рот раскрыть успел — знатно ахнуло. Добрая вещь гаковница! Тот, что впереди ехал, кажется, уже оценил.
— Шабли! А ну-ка, Дмитро! Бонбу!
Ой, вэй!
А как дым рассеялся, как откашлялись да сажу с лиц вытерли, стало понятно — кончилась баталия. На земле — четыре мертвяка, трое — в латах, один в каптане, да две лошади, да еще одна ногами дергает. Отбегалась, бедная!
— Вот так, Юдка! Так со всеми вами будет!
— Вэй, пан сотник! Вы прямо-таки Голиаф!
А вот и Нечитайло в сторонке лежит, глазами лупает. Жив? Вроде как.
— Они… Мы… Мы к ним, кто такие, спрашиваем, а они — из мушкетов!
Из мушкетов?
Не утерпел — с коня спрыгнул. И пока хлопцы по сумкам седельным шарили, да лошадей уцелевших сгоняли, поднял рушницу.
— А ну, положь! Положь, клятый жид!
Положил, тем более — разряженная. Ой, дивная рушница! Где-то видел я такие! Ствол короткий, раструбом, кремня нет, приклад тяжелый, зато в насечке серебряной…
— А вы сами взгляните, пан Логин!
— Тю!
Вспомнил! Видел, ой, видел! И совсем недавно, и трех недель не прошло. Славная у пана Мацапуры оружейная! Все там есть!
То есть, было, конечно.
— Фитильное ружье, пан сотник. Аркебуза. Видали такое?
Посопел, потрогал, нахмурился.
Не видал.
— Пан сотник! Пан сотник! Вот кони эти! Химерные!
Он оглянулся — и я оглянулся. У него глаза на лоб полезли, и у меня — следом. Он перекрестился…
Вэй, почему я не гой!
Такого и у пана Станислава не было. То есть, таких. Не лошадь, не осел, не верблюд. Шея длинная, уши острые, шерсть белая. Может, верблюд все-таки? Только поменьше, и горбов нет.
— Их тут с дюжину. Под вьюками. Чего делать будем?
Мы смотрели — и верблюды эти безгорбые смотрели. На нас. В глазах темных — страх и тоска. И вправду, изголодались панове черкасы. Затоскуешь тут!
— Вот чего, хлопцы! Перво-наперво — отченаш прочесть.
Затоскуешь тут!
— Вот чего, хлопцы! Перво-наперво — отченаш прочесть. Затем — каждую тварь крестом осенить. А потом — во вьюки заглянуть!
Ну что с них взять, с этих гоев-язычников?