Были!
Ярина вдруг представила, что какой-нибудь Старый Пан — толстый, кунтуш золотом да жемчугами шит, в пышных усищах каменья сияют — протягивает Ондрию Нагнибабе тот леденчик с отравой. «Действует мгновенно… Вы не будете страдать.»
Ох, и ответил бы ему удалой черкас! Ох, и ответил! Всех бы родичей панских помянул, не одного не пропустив!
Ладонь разжалась. Яркий леденчик соскользнул на пол…
* * *
…Они летели под холодными ледяными звездами, и его рука сжимала Яринины пальцы. Страх исчез, сгинул без следа. И даже мертвый оскал Месяца уже не казался зловещим. Чужая вражья земля была далеко, далеко…
— Почему ты говоришь, что тебя еще нет, Денница? Ты еще не родился?
Он улыбается, качает головой. Легкий ветер ерошит волосы под серебряным обручем.
— Уже успел. Но я еще… скачу на ивовом прутике. Как ты когда-то.
Ярина улыбается в ответ, хотя понимает — в его словах приговор. Он не успеет.
— Скажи, когда я умру, я… попаду в Рай?
Его лицо хмурится — впервые за все их короткое знакомство.
— Нет.
— Значит… В Ад?
Рука дрогнула, ледяной воздух вновь превратился в трясину, и если бы не его пальцы…
— Ада нет, Ирина. Рая тоже. Есть мир. То, что вы ошибочно зовете «мирами» — это Сосуды. Части целого. Они очень разные. А Мир — один.
Внезапно он смеется — весело, беззаботно.
— Вспомнил! В том Сосуде, откуда ты родом, живет один забавный народ. Очень неглупый. Их мудрецы первые поняли, что нет ни Ада, ни Рая. Они даже написали об этом весьма толковую книгу. «Зогар» — не слыхала? Но все-таки кто-то не удержался и приписал, что самые умные из них после смерти отправятся в какой-то сад Эден и там будут беседовать с Высшим Существом. Будто Ему больше нечего делать — разговаривать с этими нудными самовлюбленными старикашками!
Она смеется в ответ, ничего не понимая. Действительно — смешно! Жаль, нет времени расспросить подробнее — ни о чем. Разве что…
— Откуда ты все-таки пришел, Денница? Из будущего?
На этот раз Несущий Свет не спешил с ответом. Тонкие брови сошлись к переносице. Сердился? Не хотел отвечать? Ярина даже успела пожалеть, что решилась спросить о таком.
— Будущего еще нет, Ирина. Века через два — по твоему счету — люди начнут выдумывать интересные байки о путешествии во времени — и станут неплохо на этом зарабатывать. Но это сказки. Нашего грядущего еще нет. Но есть Сосуд, где нет времени — как во сне. Сейчас я в этом мире, и могу заглянуть в твой сон. Скоро… Да, очень скоро я смогу приходить и наяву.
— Скоро?!
В сердце вновь вспыхнула надежда. Значит, еще не поздно!
Он понимает, уголки тонких губ еле заметно дергаются.
— Скоро… Но не так, как тебе нужно. Я не успею.
— Скоро… Но не так, как тебе нужно. Я не успею.
И снова поддалась ледяная трясина, и снова его теплая рука удержала, не дала провалиться в бездонную топь. Ярина подняла взгляд к равнодушным звездам. Все? Но как же! Ведь Денница обещал! Обещал!
— Я смогу помочь, если… Если тот, кто мною станет, вспомнит одну очень важную вещь. Он быстро учится, но времени мало.
Девушка кивнула, и тут же в глаза ударил серебряный свет Месяца. Володимир недобро скалился, словно чуя смерть.
— Помочь нужно не только тебе. Многим. Очень многим!
Почему-то вспомнились слова прокурора Иллу. Значит, правда? Выходит, этому миру и в самом деле грозит страшное!…
— Денница! Сегодня мне сказали… Пан державный прокурор Иллу…
И снова его лицо хмурится, недобро блестят глаза.
— Знаю! Не верь им, Несущая Мир! Князь Сагор меньше всего думает о своих посполитых. Он страшнее Мацапуры — и сильнее. Если б я мог…
Он замолчал, а Ярине не захотелось переспрашивать.
Небо.
Звезды.
Его рука…
Пусть это сон, пусть скоро все исчезнет, развеется морозной дымкой, но пока они вместе, и послушный воздух легко несет их в черную высь, и легкий ветерок ерошит волосы…
* * *
— Эта?
— Эта!
Свет факелов — в лицо. Бородатые рожи склонились, дышат перегаром.
— Тощая, сучка! Костистая!
— Ничего, щас помягчает!
Еще ничего не понимая, но чуя беду, Ярина дернулась, резко взмахнула скованными руками…
— Ишь, брыкается!
Удар — острым носком сапога по лицу. Во рту хрустнуло, хлынула соленая кровь.
— Но тока чтоб жива осталась! Ясно?
— Останется! Всю жизнь помнить будет!
Руки вздернули вверх, заскрипела ржавая цепь, цепляясь за крюк. Ярина извернулась, ударила ногой — не глядя, наугад. Попала! Громкий крик, непонятая ругань — невидимый толмач, и тот промолчал. Девушка попыталась отодвинуться к стене, ударить снова…
— Ах, ты гадюка!
На этот раз били втроем — сапогами, куда придется. Наконец, хекая, отступили, кто-то плюнул — липкая слюна поползла по щеке.
— А может, придушим, а?
— Ты че? Сказано — чтоб запомнила! Запомнила, понял?
Потная волосатая ладонь протянулась, резко рванула ворот плахты. Крепкая ткань, трещала, не поддавалась, больно впиваясь в шею. Ярина попыталась двинуться, но боль сковала, прижала к грязной соломе.
— Чур, я первый! Ну чего, сучонка? Раздвигай ножки!
Что-то тяжелое, пыхтящее, воняющее тухлым луком, навалилось сверху, завозилось, потная ладонь легла на грудь, скользнула по бедру, ногти врезались в кожу…
Хотелось закрыть глаза, но даже на это уже не было сил.