Тетка и Девка едут впереди. Они говорят между собой, что хорошо бы убить дядьку. Дядька не слышит их слов, но все понимает. И улыбается.
Домов нет.
Потом появляются коровы.
Потом появляются дома. На улице стоят люди. Они некрасивые.
Потом мы заходим в один дом. Там очень много пленочек; я сперва смотрю, как они переливаются радугой. Потом протягиваю руку и достаю цацку. Она хорошая.
Тетка кричит.
Все сбегаются и начинают смотреть на цацку.
Я отдаю ее Девке. Дядька забирает цацку у Девки и кладет себе в карман.
Я говорю, что цацку нельзя есть.
Приходят другие люди и приносят еду. Вкусную, как сладкий корешок.
Я ем.
Я хочу спать.
Мне снится золотая пчелка.
И еще мне снится мама. Она хорошая.
Логин Загаржецкий, сотник валковский
…И хлопцы все надежные. Бывалые хлопцы, хоть в огонь, хоть в воду, хоть в пекло!
Думал сотник в церковь Божию зайти — да оробел, на паперти остановился. А что как отвернется Богородица, свечка погаснет, поп проклянет? После того, как с ведьмачом в сговор вступил, душу христианскую, считай, погубил… На чорте — тьфу! тьфу! — помилуй мя, Господи, на чортяке лысом по небеси летал — кто ж такое простит?!
— …Ну, хлопцы, с Богом. Присягаю вам, что кровопивца Мацапуру в пекле отыщем — а вы мне присягните, что не испугаетесь ни ангелов, ни демонов, ни стражей Рубежных, потому как выправлена на вас, братцы, одна коллективная виза… Тьфу ты, язык сломаешь от этих пекельных слов!
— Чего нам бояться, батьку! Не пальцем деланы!
— Веди!
Сотник вздохнул. Вот они, все перед ним — вот Забреха, вот Небийбаба, вот беглый пушкарь Дмитро Гром, при всяком приступе необходимый; вот Шмалько, сорвиголова, старый греховодник; вот Свербигуз, весь в рубцах, как девка в монистах, вот браты Енохи, за покойного батька мстить идут… Ох, уследить бы за молодцами, удержать бы до поры, потому как мстить-то идут Мацапуре, а на жида Юдку так поглядывают, что пора бы душегубу в камень обратиться. В Хитцах-то, в том страшном деле, Юдка командовал… Вот Тарас Бульбенко, вот прочие, всего двадцать человек. Старый ведьмач поначалу стоял на своем: не брать! Никого из сотни не брать, иначе не будет Рубежа — сажа будет, и аминь! А потом, уже как в Питербурх слетали, отвел Панько Логина в сторонку — и говорит да щерится, как кот на сметану. Бери, мол, хлопцев, не более двух десятков, но и никак не менее. Коллективную визу, вишь, проклятый жид справил, а не будут пускать, так ты, сотнику, припугни. Припугни, говорит ведьмач, и глазами своими зеленющими сверк-сверк; а не сам ли твердил недавно, что, мол, сажа от хлопцев останется?!
У Нечитайлы жинка в Валках и ребят полдесятка. А у Свербигуза одна жинка за Дунаем, другая на Дону, еще, говорят, и третья есть, а детворы — как гороха… Мало мы ребят сиротили?
Яринка. Ярина Логиновна.
Хлопцы все понимают. Что идет сотник вроде за Мацапурой — но на деле дочка ему нужнее, нежели месть.
— Добре, хлопцы. Ступайте там, попрощайтесь. Наутро выступаем!
Разошлись. Тихо стало на опустевшем дворе, ничья голова над плетнем на поднимется, ничья собака не забрешет, тихо-тихо, как перед бурей.
Нехороший закат сегодня. Красный закат — к ветру, и никаких примет не содержит боле; а гляди ж, как заныло сердце…
И на улице никого. Нет, один показался-таки. Вон, у ворот переминается длинная тень, вон блеснули окуляры.
— Хведир, я тебе ясно сказал! Ступай домой. Дом отцов тебе остается, должность отцова, писарем будешь при батьке Дяченко. Башковитый ты хлопец и отважный, да и я добро помню…
Молчит. Окуляры снял, протирает.
— Слышишь, Хведире? Не можна всем сразу уходить — на кого Валки покинем?
— На батька Дяченка, — сказал бывший бурсак, и вроде тихо сказал, а так, что хоть огонь из того слова креши. — Не пропадут.
Сотник плюнул.
— Не пропадут.
Сотник плюнул. Снял шапку, вытер вспотевшую лысину:
— «Не пропадут»… На что ты мне в пекле, Хведир? В седле сидишь, как дойная коза, прости Господи. А что в бурсе выучился — так в пекле это без надобности!
— А вы почем знаете, пане сотнику? — если Хведир и обиделся на «козу», то наружу обиду не выпустил. — Что в пекле понадобится, а что нет? Толмач, например, понадобится? Я по-арамейски знаю, с тем пекельным забродой, Хвостиком, столковался!…
Сотник в сердцах хлопнул шапкой о колено:
— Да будет же толмач! Пан Рио, чтоб его черти забрали! С нами идет, для того и от пали избавлен.
Блеснул глазами Хведир, усмехнулся недобро:
— А кто его ведает, пане сотнику? Кто его ведает, что у того пана Рио на уме. А я…
Бурсак запнулся. Снова надел окуляры, подобрал губы и сделался похож на батьку, покойного писаря Еноху:
— А я вот, пане сотник, тоже… за Яринку в пекло пойду! Мне бы… только вызволить ее. Батька мой хотел за Мыколу Яринку сватать, за старшего брата. Воля ваша, только знайте, что в пекле я вам пригожусь. Ох, как пригожусь, помянете мое слово! А если и сгину, так не жалко. Смотрите, пане сотнику, можете оставить меня — только как бы потом не пожалеть!
— Да ты что?! — сотник задохнулся. — Грозить мне вздумал, бурсаче?
В окулярах стоял отблеск гаснущего заката, и за красными искорками не разглядеть было Хведировых глаз.