До непутевого паныча из Больших Сорочинцев и маловразумительной дедовой болтовни Сале не было никакого дела.
Ее гораздо больше волновало состояние пана Юдки — но консул, кажется, уже начал приходить в себя. Щеки порозовели, обвисшая было борода браво встопорщилась; пан Юдка открыл глаза и, закряхтев, приподнялся на локте:
— Ты, Панько, самому турецкому султану баки забьешь! Узвар готов, или как?
— Готов, готов, пан Юдка! Пей на здоровьечко!… А скажи-ка, пан Юдка, чи много нынче народу полегло?
— Да десятка два будет, — консул, отдуваясь, на миг оторвался от огромной чашки, из которой с шумом хлебал снадобье.
— А, болтают люди, и чужинцев там двоих положили? — в тенорке пасичника вьюнами в бочаге мелькнули странные нотки, не имевшие ничего общего с его предыдущей болтовней. — Врут, что и души-то пропащие, не крещеные, не в обиду почтенному жиду?
— Положили, Панько, положили. На просеке в снегу и остались.
— Добре, добре, — меленько покивал дед. — Треба будет съездить, глянуть… може, на что и сгодятся. Кожушанок им под голову подстелить, чтоб опосля моль не тратила, или лозиной обмерить, для новых ульев…
«Вот тебе и дед! — вовсе изумилась Сале. — В этом Сосуде что, одни некроманты собрались?!»
— Съезди, — равнодушно кивнул Юдка, возвращая пасичнику опустевшую чашку. — Слушай, кликни там кого-нибудь, нехай мне чарку вудки принесут, да товчеников, что ли, с карасями! И хрена чтоб не жалели, гои необрезанные!
«Выживет!» — с облегчением вздохнула Сале.
* * *
…В книгах она все-таки покопалась, как и собиралась. Темнело здесь рано, однако предупредительный молчун-слуга вовремя принес три витых серебряных шандала, на семь свечей каждый, и установил их на редкость удачно, так что Сале даже не пришлось прерывать своих изысканий. Впрочем, ничего особо нового ей на этот раз не подвернулось. Разве что два косвенных подтверждения тому, что пан Мацапура ошибался, переводя без счета кровь младенцев — для «Багряных Врат» под чистой кровью подразумевалась скорее всего кровь девственницы.
«По крайней мере, мне это не грозит,» — криво усмехнулась Сале.
Дневной отъезд милейшего Стася с раненой девушкой в санях говорил об одном: эту ошибку зацный и моцный пан успел осознать. И если он сумеет сдержать свою поистине звериную похоть…
Ладно, завтра выяснится.
Женщина уже собиралась погасить свечи и, отобедав (или отужинав? все перепуталось!), ложиться спать в одиночестве. Хозяин явно решил заночевать в замке, и это Сале вполне устраивало. Не устраивало ее другое: строка вверху заложенной перышком страницы.
«…ночь, когда запредельные силы проникают на короткий срок в мир человеческий, и мощь всякого колдовства увеличивается многократно…»
Она поспешно захлопнула книгу. Пламя свечей дрогнуло, колыхнулись тени на стенах библиотеки, и на миг Сале показалось, что пошатнулся сам дом от фундамента до крыши. Хотя это, конечно, была лишь иллюзия.
Про чудесную ночь ей уже говорил Мацапура. Как он сказал?… «ночь на Ивана Купала»?! Скорее всего, пан Станислав знал, что говорит: по-видимому, в эту ночь их шансы нелегально прорваться через Рубеж значительно повышались. Вот только… Путем несложных вычислений Сале успела определить: ночь на Ивана Купала, которой надо было ждать около полугода, наступит ровно за сутки до истечения срока их визы. Разумеется, ни герой-двоедушец Рио, ни его ныне покойные спутники не знали, что в действительности означает «истечение срока визы».
Невозвращенец, уколотый золотой иглой, просто-напросто умирал.
Вот только… Путем несложных вычислений Сале успела определить: ночь на Ивана Купала, которой надо было ждать около полугода, наступит ровно за сутки до истечения срока их визы. Разумеется, ни герой-двоедушец Рио, ни его ныне покойные спутники не знали, что в действительности означает «истечение срока визы».
Невозвращенец, уколотый золотой иглой, просто-напросто умирал. Причем эту смерть не назвал бы легкой даже добродушный пан Мацапура.
Она проснулась затемно, за два часа до рассвета, как и приказала себе, засыпая. В комнате стоял кромешный мрак: свечи погашены, дверь плотно прикрыта, шторы на окнах задернуты — ни лучика, ни искорки звездного света!
Пора.
Пора вершить задуманное.
Сале несколько раз глубоко вздохнула. Закрывать глаза в этой темноте было совершенно не обязательно — но привычка взяла свое. Веки смежились, мысли одна за другой канули вниз, в темный омут внутренней бездны, растворяясь в ней; тьма перед глазами постепенно наполнилась внешним светом, проступающим оттуда, из-за грани плотского мира…
Кеваль — означает «Проводник».
Блудный каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра
…отстань!
Не слышит.
Уйди!… дай сдохнуть…
Не хочет слышать.
Ты не сын мне! Ты — палач, ты — убийца матери, лишивший меня Ярины; ты — подлый выродок, что глумливо разрывает могилу отца своего, забавляясь голым черепом, силой пробуждая останки к чудовищному подобию жизни… отыди от меня!
Теплые пальцы с осторожной властностью раскрывают створки драгоценной раковины; вынимают золотую осу из медальона.
Чего ты хочешь, маленький ублюдок?!
Сизая мгла клубится за единственным окном. До восхода не меньше двух часов, и Древо Сфирот оплывает мутным киселем, тем соком, что даже загустев, не останется на стволе янтарной капелькой — мгла исподволь обволакивает спящую жизнь, и черные остовы тополей еле-еле проглядывают вдали, тянутся из савана бессильными руками мертвеца.