Девушка пожала плечами. Враги уходили на юг, но до кордону еще скакать и скакать, а путь вел через села, где каждого подозрительного обязательно остановят.
А не остановят — погоню пустят.
Раненых отправили в Валки. У Хведира оказалось проколото плечо, страхолюду пуля пробила бок. Бабка Руткая остановила кровь, заметив: «Что чорт, что бурсак — выдюжат!» Осмелевшие мужики в дюжину глоток вызывались помочь, но Ярина решила взять с собой только Гриня. Во-первых, не побоится — за братом едет. А, во-вторых, спокойнее, дабы посполитые сдуру вновь за камни не взялись.
— Ну-ка расскажи еще раз! — велела панна сотникова.
— Ну… — Гринь вздохнул. — Появились, стало быть, они, и спрашивают: чего, мол, тут происходит? Потом ко мне: жив братик? Я и смекнул — нечисто дело. Главного, в доспехе который, Рио зовут; того, что пана бурсака подранил — Хвостик; а ведьму эту клятую (парень не выдержал, сплюнул) и вовсе — Сало!
Девушка невольно усмехнулась. Хороши имена! Немцы? Вряд ли!
— А молодой — он вроде как лекарь, Крамольником кличут. Мы как в хату пришли, он вместе с этой ведьмой братика смотреть стал. Мол, не захворал ли. А как цацку золотую увидели, обрадовались, и к этому старшому — Рио. Тот тоже обрадовался…
Село приближалось. Возле крайней хаты мелькнула темная фигура. Девушка нахмурилась и невольно коснулась сумы, где ждали своего часа пистоли.
— Я так понял, панна Ярина — ждали они кого-то. Вроде как проводника.
Ярина кивнула — что-то подобное говорил и пан Рио…
— Стой! А ну, стой!
Из-за ближайшего плетня выбежали четверо, загородили путь.
— Кто такие?
Пугаться или пистоли доставать было ни к чему. Это оказались свои — местные черкасы-подсоседки, поднятые среди ночи по тревоге.
Объяснились быстро. Ярина не ошиблась: сторожа видела беглецов. Не только видела, но и задержать пыталась. Да не смогла: верховых коней у местных посполитых не оказалось, и всадники ушли дальше на юг — к Минковке.
С шага перешли на рысь. Минковка была рядом, за горбом. А там уж беглецам деваться некуда. В селе — тоже сторожа, но уже не из подсоседков, а из настоящих черкасов. Эти не пропустят.
— Как думаешь, Гринь, зачем им твой брат?
Парень насупился, отвернулся:
— Так… Оно и говорить нехорошо, панна сотникова. Батька его — исчезник, чортяка. А эти — оттуда же, видать. Родичи!
Ярина еле сдержала усмешку. Как это бедняга-Хведир назвал? Фольклор? Вот уж точно, фольлор! Но пергамент с золотой печатью заставлял задуматься. И вправду — приходит в Гонтов Яр чуж-чуженин, явно издалека, женку заводит, сын рождается. Потом этот чужак куда-то исчезает, а затем… Затем за сыном приезжают — тоже издалека! Приезжают, на амулет смотрят, что батька оставил… Интересно, в каких это краях на подорожные золотые печати вешают?
— Слышь, Гринь, а батька братика твоего куда девался?
Отвечать чумаку явно не хотелось. Он вздохнул, скривился:
— Мы с ним… Подрались мы. Очнулся — нет его. Да только потом он вроде как приходил — цацку золотую братику оставил.
Девушка согласно кивнула — сходится. Не иначе, прятался чужак. Забрался подале, да только и здесь нашли. Вот и ушел, а сына оставил. Думал, наверное, что младень в безопасности будет. А не вышло!
— Родитель этот… Батька который. По-нашему говорил? Православный?
— Да где там православный! — вновь скривился Гринь. — Чортяка и был, хоть бы раз на образ перекрестился! А говорил по-нашему, да как-то странно. Вроде пана Рио.
Вроде пана Рио.
И это сходится! Опять не обошлось без невидимого толмача. Кто же это такие?
— В том пергаменте сказано, что пана Рио какой-то владыка послал, — вслух заметила девушка. — Владыка — или князь. Значит, чортяка этот ему либо родич, либо ворог смертный. Так, что ли, Гринь?
Чумак не ответил и поспешил сотворить крест. Ярина улыбнулась. Видимо, парень вспомнил, кто всем чертям князь и владыка.
Фольклор!
При въезде в Минковку их вновь остановили. Да не просто окриком — стволами в упор. Ярина даже испугаться не успела. Набежали, наставили рушницы и только после извинились — узнали. Старшой, пожилой черкас с глубоким шрамом на всю щеку, только руками развел, прося прощения у «панночки Загаржецкой». Обдурили старого! И как обдурили!
Беглецы были в Минковке за полчаса до этого. Въехали с криком и воплями, старшого кликнули и принялись плакаться, что де купцы они заморские, лихими людьми грабленые. А люди эти лихие все как есть забрали — и возы, и золото, и бумаги, какие были, а теперь за ними, бедолашными, вдогон идут. Товарища их уже убили, ребятенок расхворался, плачет. А люди лихие не успокаиваются, за ними наметом скачут…
Пока старшой суетился, черкасов поднимая да стражу у околиц выставляя, пока рушницы заряжали и рогатку посреди улицы громоздили, беглецы и сгинули. Не по большому шляху, что на полдень ведет — там своя сторожа, без разрешения не пропустит, — а по дороге, что в лес сворачивает.
Теперь старшой с досады усы седые рвал, перед панной сотниковой извиняясь. И действительно: кто ж его знал? У беглецов и зброи огненной не было, одни шабли, и не шабли даже, а так, баловство заморское. И дите при них, и баба. Ну как не поверить?