— Все ли вы здесь, господа? — вопрос, по-видимому, предназначался нам.
Юдка шагнул вперед:
— Все, кто понадобился — все здесь, пане…
Взгляд кривого вперился в бывшего надворного сотника; секунда — и в надменном лице его что-то явственно изменилось. Как будто он не ожидал встретить здесь Юдку, и теперь несколько сбит с толку, но, в общем-то, даже рад.
Немая сцена была прервана появлением целого выводка дам в блестящих, с длинными шлейфами, платьях. Сопровождающие их мужчины, в париках с девчоночьими косичками, немногим отличались от спутниц. Хоть в зале сделалось совсем уж тесно, в центре неизменно оставался пятачок свободного паркета; на этот-то блестящий пятачок и вышла, манерно оттопырив мизинцы, маленькая плотная женщина.
Сотник Логин тяжело задышал у меня над ухом.
Взгляд неподвижных голубых глаз остановился сперва на моем лице, потом на лице Логина, потом удивленно вперился в Юдку:
— Чего же вы хотите? — голос был приятный, тягучий, произношение — странное. Будто женщина беспрестанно катала круглый камушек между языком и небом.
— Мы пришли за тем, за чем приходить не должно, но в чем есть великая надобность, — скороговоркой проговорил Юдка.
В зале произошла мгновенная, не сразу понятная перемена. Все многочисленные придворные как по команде перестали нас замечать, и каждый занялся своим делом. Одноглазый достал откуда-то щеточку и взялся чистить бриллианты на своих разнообразных перстнях; кто-то поправлял парик, кто-то беззастенчиво ковырял в носу, дамы разглядывали друг друга и время от времени протягивали руку, чтобы наощупь оценить ткань на платье соперницы.
— Хорошо ли вас тут содержат? — невпопад произнесла женщина, глядя теперь уже на Логина; тот грыз и без того поредевшие усы.
— Хорошо ли вас тут содержат? — невпопад произнесла женщина, глядя теперь уже на Логина; тот грыз и без того поредевшие усы.
— Та спасибо, мамо, — ответил за сотника знакомый тонкий голос. Летающая тварь, снова уменьшившаяся до размера крысы, сидела у Логина на плече.
— Право, мне очень нравится это простодушие, — пробормотала женщина, коротко взглянула на меня — коротко, но пристально — и протянула для поцелуя руку. — Это не так трудно сделать…
Юдка шагнул вперед, склонился, на мгновение коснулся маленькой руки, отступил. Хвостатая тварь что-то зашептала на ухо Логину; сотник, двигаясь с грацией мельничного жернова, повторил Юдкино действие. Не дожидаясь подсказки, я потянулся тоже; полная женская ручка пахла духами и пудрой, но в момент, когда я коснулся ее губами, кожа потемнела и съежилась. Потянуло кислым запахом немытой старости; я отшатнулся. Голова кружилась, вокруг меня медленно проворачивался гудящий, как улей, набитый людьми зал. Женщина, по-прежнему белокожая и ароматная, смотрела на меня с укоризной.
— Теперь выноси нас! — распорядился Юдка, обращаясь не к Логину, не к женщине и не ко мне.
И уже в следующее мгновение я сидел в снегу, едва не уткнувшись носом в полосатый шлагбаум.
* * *
Приземлились в Валках на рассвете. Летающее существо очень спешило, но обернуться затемно все равно не удалось. Женщины, с утра пораньше выбравшиеся к колодцам, оборачивались нам вслед и одна за другой повторяли жесты, которых хвостатое существо так боялось и не любило:
— И крестятся и крестятся, дуры!…
Существо ворчало скорее для порядку; суеверные женщины были далеко и скоро пропадали из виду, зато сотник Логин, помещавшийся на этот раз прямо за моей спиной, ни разу за весь обратный путь не травмировал верховую тварь «страшным крестом».
— …Ну что, батьку, угодил я тебе?
Рудый Панько ждал нас там, где мы попрощались, причем весь снег кругом был разрисован замысловатыми узорами. Не то старик в колдовстве ухищрялся, не то просто развлекал себя в долгом ожидании.
— Угодил, сынку.
Хвостатое существо с чувством раскланялось — и сгинуло вслед за порывом ветра. Захотелось протереть глаза: где мы были? Что с нами случилось?
— То все готово, панове, — сообщил Юдка, растирая замерзший в полете горбатый нос. — Что ж, сегодня в пекло ломанемся или завтрего подождем?
Говорил просто, без улыбки — но мне показалось, что он издевается.
Чумак Гринь, старший сын вдовы Киричихи
Лошадей они попросту свели, так что черти у смоляных котлов припомнят Гриню еще и конокрадство.
Распрощались с Миткой на рассвете, но далеко не ушли — схоронились на дне дне зеленой балки, у ручья, там и просидели дотемна. Ночью подкараулили пасущийся табун, Гриневым засапожным ножом порезали путы — ищи ветра в поле! Гринь, правда, все на сотникову оглядывался — сдюжит девка? Сдюжила. Ровно бес в сотникову вселился; при коне, хоть и без шабли, а все веселее.
Боялись погони. Только утром дали коням отдохнуть, да и сами повалились на траву полуживые; сотникова болезненно морщилась: видать, раны подрастрясла.
— Совестно перед Миткой, — сказал Гринь. — Он к нам с добром, а мы коней свели!
— Праведник нашелся, — угрюмо отозвалась Ярина, и Гринь надолго замолчал.
Около полудня Гринь заприметил впереди деловитую тучу воронья. Обмер — сразу вспомнилась степь, такие вот сытые вороны над чьими-то незахороненными телами, и непонятно, по какому обряду хоронить, что был за человек, чумак ли, татарин, беглый каторжник…