Последняя мысль, явившись из ниоткуда, страшно обожгла Сале, и холод от половиц уже не имел никакого значения.
Минут через десять она на цыпочках подошла к двери коморы, где спал герой, но дверь оказалась заперта изнутри на щеколду.
А на тихий стук ей не открыли.
* * *
— …пан сотник! Пан Юдка, на околице палят!
Многолосый вопль вытряхнул Сале из пыльного мешка задумчивости.
* * *
— …пан сотник! Пан Юдка, на околице палят!
Многолосый вопль вытряхнул Сале из пыльного мешка задумчивости.
Вдали, со стороны западной окраины хутора, где начиналась мрачная громада леса, сумерки разом треснули гнилым полотнищем; и еще, теперь уже севернее, от замерзшего пруда.
Женщина запоздало поняла — это не впервые.
Самый первый, робкий треск двух-трех выстрелов, она пропустила мимо ушей, не обратив на него внимания: сказалась непривычка к таким методам ведения войны.
Куда только и делась личина безразличия, вся показная неторопливость! Метнувшись в библиотеку, где лежали собранные ею котомки, Сале пнула вещи ногой — пропадай, не жалко! Наскоро застегнув на талии пояс с набором метательных клиньев, она сунула туда же два кривых клинка без ножен, накинула поверх полушубок и вихрем вылетела во двор.
Удивительно: паники не было.
Повинуясь коротким командам надворного сотника, сердюки сопровождения выводили из конюшни заседланных лошадей, двое парней покрепче ждали у ворот с засовом наготове, а еще с полдюжины стрелков, вооруженных нарезными рушницами, ловко карабкались из чердачных окон на крышу — залечь у трубы, за обледеневшим карнизом.
Оборона дома явно отрабатывалась заранее; и не единожды.
Кроме того, большая часть сердюков квартировала на хуторских хатах (многие — с законными женами и детьми); они просто обязаны были задержать продвижение нападающих.
— Кто это, консул? — женщина вцепилась в рукав Юдкиного жупана. — Писарчук из Полтавы привел?!
Косой взгляд был ей ответом.
— Логиновские черкасы, — наконец бросил Юдка, удостоверясь, что лошади ждут, ворота готовы закрыться в любую минуту, а стрелки на крыше проворно орудуют шомполами. — Бьют грамотно, залпами. Вэй, кто ж мог предвидеть?! Одно хорошо — кони у них, небось, вконец запаленные! Глядишь, прорвемся к яру, а там…
Сизые от беспробудного пьянства тучи низко нависли над головой. Видно было и так не лучшим образом, а тут еще ветер, как назло, залепил Сале в лицо пригоршней мокрого снега. Ресницы слиплись, женщина утерлась тыльной стороной ладони, и вдруг почувствовала себя совершенно никчемной.
Надвигалась метель.
Много чего надвигалось…
— Черкасы? Логиновская сотня?!
— Да какая там, мать ее, сотня! С сотней он еще дня три б шел! Видать, обоз Логин за Днепром кинул, и с малым отрядом — сюда… на Великий Пост разговляться! Все, хватай байстрюка — и в седло! Да шевелись, чорт тебя побери, черкасы ведь окраинные караулы вмиг стопчут!…
— А успеем?!
— Должны успеть! Пока они сюда доберутся, пока дом возьмут, пока хутор перетряхнут сверху донизу… Должны!
Рядом звякнуло железо.
Герой Рио держал под уздцы подведенного ему жеребца.
Смотрел в сторону; спешить за Сале, помочь ей управиться с ребенком, явно не собирался. Ладно, после разберемся, кто герой, а кто второй…
Сломя голову женщина кинулась в дом. Пытаться бежать с хутора в замок пана Станислава, и оттуда — нелегалами через Порубежье, оставив здесь на произвол судьбы урода-ребенка, главную цель Большого Заказа… Такие шутки были смерти подобны. Разве что смерть откладывалась на некоторое время, дабы подготовиться для радостной встречи.
Больно ударившись плечом о стену, она тенью пролетела коридорами.
С дребезгом откинулась внешняя щеколда.
С дребезгом откинулась внешняя щеколда. Хлопнула дверь, и Сале, тяжело дыша, огляделась.
Комора, где еще с обеда заперли дитя, пустовала.
Да что он, сквозь землю провалился?!
Впрочем, после здешних похождений женщина не исключала и этой возможности.
— Эй! Маленький, ты где?
Под кроватью тихо завозились, послышался всхлип — и снова наступила тишина. Упав на пол, Сале ужом скользнула вперед, и секунду спустя ее пальцы нащупали хрупкое тельце.
— Иди… иди сюда, мой славный!… иди к мамочке…
— Пусти! — неожиданно выкрикнул ребенок, отчаянно сопротивляясь. Сале едва не разжала пальцы: столь велико было потрясение от членораздельного, совершенно недетского вопля. — Пусти меня!
Больше он не произнес ничего, пыхтя от напряжения. Увы, силы были неравны. Кусающегося и царапающегося, маленького выродка извлекли из-под кровати и даже подняли на руки. Но скакать с ним, с таким, в седле было бы почти невозможно; тем более, что Сале никогда не считала себя превосходной наездницей.
Отдать же ребенка в чужие руки… пусть даже в руки героя или консула… Нет, она бы ни за что не согласилась.
О сердюках даже речи не шло.
— Пусти… пусти меня…
Предоставив ребенку барахтаться у нее под мышкой, Сале правой рукой изо всех сил рванула оконную портьеру.
Раздался треск; ему вторил треск выстрелов с околицы.
После второго рывка часть крючков отлетела. После третьего портьера осталась у Сале — и ребенок был мигом запеленут с головой в тяжелую ткань.