* * *
У меня дома звездочку называют разными словами. Я все запомнил, но эти слова мне не нравятся.
Надо спросить доброго дядьку. Добрый дядька знает много слов.
Бабочки подрались. Они глупые. Из-за них пленочки чернеют.
Ярина Загаржецка, сотникова дочка
Странно, она все еще была жива.
Тело словно исчезло. Перестали ныть вздернутые вверх, закованные в железо руки, затихла боль в истерзанном лоне, в разбитых, истоптанных коваными сапогами, ногах. Все стало каким-то стеклянным, пустым, ненастоящим.
Но она все еще жила. И это казалось самым страшным.
Окровавленные, потрескавшиеся губы еле заметно шевельнулись. Легкий хрип, стон. Слова рождались сами собой, негромкие, горькие.
— У долини огонь горит,
Коло огню турок сидит.
Турок сидит — коня держит,
Коня держит за поводы,
За поводы шовковые.
Биля него дивча сидит.
Дивча сидит, слизно плаче,
Слизно плаче, турка просит…
Ярина не плакала — слезы давно исчезли. Да и поздно плакать. Надо было собраться с силами, привстать, собрать остатки жизни воедино, словно капли со стенок битого кувшина.
— Пусти меня турчиночку,
Побачиты родыночку
Ще й ридну Вкраиночку.
Сестра сестри промовляе:
Проси, сестро, турка-мужа,
Нехай русу косу утне,
Най до мамки ее пошле.
Все-таки ей удалось приподняться. Стеклянное тело не слушалось, сопротивлялось. Кровь текла из прокушенной губы, но Ярина не чувствовала, лишь краешком сознания дивилась, отчего во рту так солоно.
— Най ся мамка не фрасуе,
Най нам вина не готуе.
Бо ми вино утратили
Пид явором зелененьким
Из турчином молоденьким…
Привстала, с трудом прикрыла сухие, словно из ржавой жести, веки.
Прости, Богородица Пресвятая! Прости, мир крещеный, родная земля!
И ты, батьку — прости!
Удара не почувствовала — словно и не о каменную стену головой билась. Сцепила зубы, застонала, ударила сильней. Еще! Еще! Кровь лилась по затылку, заливала волосы, стекала на шею.
Еще! Еще! Еще!
И тут вернулась боль — навалилась, окутала кровавым покрывалом. Ярина захрипела, дернулась, снова ударилась головой о холодный камень, о равнодушную мертвую стену.
— Не надо! Не надо делать больно!
Чужой голос донесся глухо, словно из несусветной дали.
— Не надо!
Ярина открыла глаза, все еще не понимая, не веря.
Ее соседка, обезумевшая, лишившаяся речи…
— Ирина Логиновна Загаржецка не должна делать так больно! Не должна умирать!
И тогда она закричала. Завыла, забилась, пытаясь порвать державшие руки цепи. А странный, незнакомый голос все повторял, повторял:
— Не надо! Не надо! Не надо!
* * *
Сначала она поняла, что ее руки свободны.
Поняла — и почему-то не удивилась.
На запястьях — кровавые следы, пятна ржавчины, но стальные браслеты сгинули, и цепей нет, и боль почему-то исчезла.
Чужое лицо склонилось, снова отодвинулось.
— Кто вы?
Губы с трудом шевельнулись, но мысль уже жила. Соседка! Та, что была безумной! То есть не была — притворялась, наверное!
— Я не знаю слова. Имя знаю, а слова — не знаю. Я скажу потом. Ирина Логиновна Загаржецка не должна умирать! Я буду давать ей белые смыслы.
Ярина глубоко вздохнула. Странно, тело снова слушалось. Она попыталась привстать, привалилась спиной к холодной стене.
Смыслы? Видать, невидимый толмач совсем службу забыл!
— Ирина Логиновна Загаржецка должна сказать, что я могу сделать. Я не знаю! Я еще маленький!
Она удивилась — и вдруг поняла. Толмач не нужен. Соседка говорит на ее родном языке! Соседка?
— Я скоро вырасту — и тогда буду знать!
— Ты?… — девушка подалась вперед, протянула руку, отдернула.
— Ты — не она?
Незнакомые глаза виновато моргнули.
— Я не мог поговорить через пленочки. Эта тетка — пустая. Я сейчас поговорю и уйду. Я не буду большое ей мешать!
Догадка — невероятная, невозможная, заставила похолодеть, отшатнуться.
— Денница? Ты — Денница?
«Я еще… скачу на ивовом прутике. Как ты когда-то. Я смогу помочь, если… Если тот, кто мною станет, вспомнит одну очень важную вещь. Он быстро учится.»
— Денница? А что это?
В голосе было такое удивление, что на миг Ярина забыла обо всем. Даже о сыром подземелье. Даже о смерти, что была совсем рядом.
Голос, хриплый, женский — и одновременно детский, чуть растерянный. Глаза…
Его глаза!
— Денница — это утренняя заря, — заспешила она. — И еще так называют звезду, которая всходит и утром, и вечером.
— Звездочка! — в голосе прозвучала радость. — Белая звездочка, такая красивая?
— Да.
Тело в разорванном платье приподнялось, неловко шагнуло вперед.
— Большим… Трудно быть большим! Земля далеко!
На миг Ярина вновь увидела черное небо, оскал Месяца-Володимира — и пальцы, сжимавшие ее руку.
Да, земля далеко.
— Ты вырастешь, Денница, — негромко, даже не думая, что он услышит, проговорила панна сотникова. — Ты скоро вырастешь!…
Услышал! Глаза радостно моргнули.
— Да! Я скоро вырасту, Ирина Логиновна Загаржецка! Скоро вырасту! И тогда я смогу унести тебя из плохого места…
…В черные холодные небеса. Под ледяной свет звезд.
Девушка вздохнула.
— А сейчас — не могу, — в голосе теперь слышалась обида. — Не могу! И даже бабочки не могут помочь. И батька не может. И братик… Скажи, что я могу сделать? Я дал тебе белую смыслу.
Только сейчас Ярина заметила, что уже не сидит, а стоит. Стоит! Ровно! Нога…