— Так сказал Самаэль, — Денница усмехнулся, не отводя взгляда от серого марева наверху. — А я скажу другое. Когда рухнут Рубежи, дети Адама станут, наконец, свободными. И настанет новый мир.
Колыхнулся голубой стяг. Злым пламенем горели глаза вождя в сияющих латах.
— Мир низших тварей! Мир грешной плоти!
— Я покажу тебе вещь, — Несущий Свет протянул вперед руку, раскрыл ладонь. — Ты скажешь, что это, без подсказки? Я приведу к тебе зверей и гадов земных по роду их. Сможешь ли ты дать им имена? Не сможешь! Люди — смогут. Человек — Его образ. Человек — не ты! А ты лишь Существо Служения!
О чем они? Ярине вдруг показалось, что слыхала уже она о таком. Слыхала — или читала, или Хведир-Теодор рассказывал…
— Это все слова, сын греха! Только слова! Я не знаю имен зверей и гадов, зато знаю, кто ты, Светоносный! Тебе не поможет словоблудие. Чтобы сокрушить Семь Воинств, нужно иное, совсем иное. Веди своих заброд! Веди! Чего же ты ждешь?
— Знака! — рука Денницы еле заметно пожала ее пальцы. — Знака, Архистратиг!
Серым было небо, безвидным. Но вдруг почудилось Ярине, что колыхнулось марево, и словно чья-то длань отдернула занавес…
…Проснулась — долго понять не могла. Когда же поняла — не по себе стало. Сон ли это? А если сон — то от Бога ли? Как назвал Денницу пан Архистратиг? Светоносный?
Дрогнуло сердце. Вроде бы и нет в том имени ничего дурного, напротив. Светоносный свет людям несет, тьму разгоняет. Ведь и Бог, перед тем, как мир творить, свет возжег!
Отчего же так страшно?
* * *
Странное было платье — не шелковое, но и не аксамитовое. Словно парча, только легкая, невесомая. А красоты такой — залюбуешься. Переливается ткань серебряным огнем, не хочешь, а рукой погладишь.
— Не хочу, — Ярина опомнилась, оттолкнула обнову. — Не надену! И не пойду никуда.
— Но господин наместник велели!
Девушка вздохнула. Переспорить служанку оказалось мудрено. Да и понимала: не в служанке дело. Не в ней и не в платье из ткани невиданной. Не хотелось в очередной раз чужой наказ выполнять. И ведь не просто чужой!
— Господин наместник просил поторопиться. Господин наместник просил госпожу пройти в Зал Грамот.
Просил! Вежливый он, пан Мацапура!
Этим утром Ярина впервые смогла встать. Нога, что с подрезанным сухожилием, по-прежнему не слушалась, но все же стоять было можно. И тут озаботился Дикий Пан — прислал со служанкой трость. Легкую, твердого дерева, с узорной резьбой — тоже серебряной.
Для гостьи дорогой ничего не жалко!
Вздохнула панна сотникова. Поняла — придется идти. Не таков Мацапура, чтобы отговорки слушать. Не захочет она — на веревке притащат. Голой.
Замок не удивил. Видела такие Ярина возле Киева-города. Старые Паны строили. Ладные фортеции — с добрыми стенами, с бойницами, с главной башней-донжоном. После гетьмана Зиновия мало их осталось — пожгли да по камню разобрали посполитые. И не только у Киева такие стоят. И у Валок тоже. Бывала в одном похожем замке пана сотникова, гостила — не забудет. Только там все больше подвал осматривала.
Как выразился бедный пан Станислав, Девятый Круг.
Здесь же довелось поглядеть на парадные покои. Пока шла, пока по лестницам крутым взбиралась, ногу волоча, осмотрелась.
Здесь же довелось поглядеть на парадные покои. Пока шла, пока по лестницам крутым взбиралась, ногу волоча, осмотрелась. Осмотрелась — и удивилась даже. Бедновато! Один камень да камень. Где в побелке, где так просто. Хоть бы зброю на стены повесили или парсуну какую! А может, наместник прежний банован был, вот и вывезли добро, а в пустой замок Дикого Пана вселили?
Зал Грамот оказался на самом верху. Окна — в рост человеческий, стрельчатые. И без решеток. Ярина не выдержала — к первому же подошла. Закрыто! Вгляделась, сквозь толстые стекла на мир посмотрела. Высоко!
Внизу, за стенами начинались луга, холмы; дальше, по левую руку — рощица. Невеликая, редкая. От рощицы дорога наискосок ведет, к реке дальней и — через мост — к местечку. А вон и звонница вдали торчит! Не с нее ли Шакалов Глиняных в полет вольный отправляют?
— Любуешься, Ярина Логиновна?
Вздрогнула. Повернулась быстро, трость на звонкие плиты уронила. Тихо подошел пан Мацапура. Словно кот к мыши.
— То надежду имею, что панна зацная в добром здравии пребывает?
Ярина кивнула — не думая, не слыша даже. Почему-то стало трудно стоять. Схватилась на подоконник мраморный. Трость! Ах ты, досада!
— Пусть панна не беспокоится!
Миг — и трость уже в Мацапуриных лапах. Улыбнулся, с поклоном вернул. Шагнул ближе.
— И я тут бывать люблю. Красиво! Вон, только глаголей не хватает. Ничего, я уже распорядился — аккурат близ рощицы поставим. Ведь тут, Ярина Логиновна, и не вешают почти, больше головы рубят. Дело доброе, да глаголь лучше. Удавленника хлопы в полном виде лицезреют, что зело поучительней бывает. А ежели смолой облить, то целый год провисеть может. Или два. Все польза! И для порядку, и для души. И подати платить станут справно!
На толстых губах — улыбка, глаза добротой лучатся. Заботлив пан Мацапура, не запускает хозяйство.
— Много чего тут поправить надо, Ярина Логиновна. Богатая земля, ткни палку — дерево вырастет, а толку мало. Ты бы почитала, сколько податей тут собирают! Смех! Батька бы твой сразу втрое их поднял, ну а я…